— Нет, Уолтер. Ты — чёртов циник.
* * *
Оживление в коридоре разбудило Сару. Она взглянула на часы и ужаснулась. Проспала несколько часов, хотя не собиралась. Очевидно, Маккартни и Прайс уже здесь. Сара вскочила с кресла и отправилась умыться. Спина болела, ну и правильно — нечего в креслах засыпать. Более-менее (скорее, менее) приведя себя в порядок после двух бессонных ночей, Сара поползла к кофейному автомату, где как раз ошивалась Маккартни. Поздоровавшись, Сара хмуро оглядела девушку.
— Что-то не так? — встревоженно спросила та.
— Не знаю. Погоди, мне надо выпить… Кофе.
Настроение совсем не рабочее. Какое-то отвратительное. Ужасно отвратительное. Голова раскалывается. И кажется, что она должна быть где угодно, но только не здесь. Прекрасно. Надо что-то делать.
— О, Сара, привет. Уолтер сказал, ты снова работала всю ночь? — усталый Прайс как раз вышел от Уолтера.
— Привет, Рэн. Ну, почти. — Эванс внутренне поморщилась, зная, что за этим последует ещё вопрос.
— И как, что-нибудь обнаружилось?
Эванс поперхнулась кофе. Слишком горячий. Обычно она ждёт пару минут, прежде чем пить, но сейчас больше минуты протянуть не смогла — ей было необходимо влить в себя эту спасительную жидкость.
— Слишком горячий, — усмехнулась она, показывая на свой стакан. — Ты тоже сразу не пей, жди пару минут, — обратилась она к Рэйчел. — Это только Уолтер у нас хлещет горячими стаканами и без сахара.
— Кажется, я слышал своё имя.
Корнетто подошёл к ним, и они начали что-то обсуждать. Сара знала, что Рэндалл прекрасно понял, почему она так и не ответила на его вопрос. Знала, но ничего не могла с собой поделать. Она не может снова вовсеуслышание признать своё поражение и рассыпаться заверениями, что выход скоро будет найден.
Краем глаза она увидела, что пара сотрудников сопровождает какую-то девушку.
— А что там с Ричардом Хоффманом, есть что-то новое? — услышала Сара вдруг звонкий и молодой голос Рэйчел Маккартни.
Боже, убереги её от убийства. Только не срываться. Пожалуйста.
— Знаешь ли, Маккартни…
История так и не узнала, что Сара собиралась сказать Рэйчел, ибо в этот самый момент сотрудники с девушкой почему-то оказались в их отделе.
— Эванс?
— Ну что там ещё? — воскликнула Сара.
— К вам… посетитель.
Минута обмена формальными фразами, провожания в нужном направлении на пару со смесью удивления, интереса и любопытства — и вот Прайс, Корнетто и Маккартни остались без Сары, которая была несказанно счастлива продолжить это чудесное утро внезапной беседой. Девушка уже находилась в том самом кабинете, где за последние дни побывали Вирджиния Хоффман и Мартин Оуэллс. Вид у неё был то ли неприветливый, то ли равнодушный — почему-то сказать было сложно. Сара положила на стол нужные бумаги и ручку, села на стул.
— Лейтенант Сара Эванс, — впервые представилась она в новом звании.
— Одри Паркер, — чересчур отчётливо проговорила девушка.
— Вы…
— Я убила Ричарда Хоффмана, — перебила Одри Сару.
В кабинете воцарилось молчание.
Божественно. Это уже не забавно.
— Если вы…
— У вас есть тут сигареты или чёрный кофе? Мне тяжело об этом просто вот так говорить.
— Да, Одри. Я принесу. Сейчас вернусь.
«Только не передумай, как Мартин, пока я хожу. Иначе я начну сходить с ума».
С каменным лицом Саре удалось достать необходимое, не навлекая на себя расспросов Уолтера или Рэндалла. С одной стороны, Эванс очень не хотелось возвращаться обратно в злополучный кабинет, к этой странной девушке, к этому странному делу вообще. Но это её работа, и ничего сейчас с этим не поделаешь. Поэтому она постаралась сконцентрироваться на том, чтобы получить информацию и правильно её понять.
Как и обещала, Сара вернулась с пачкой сигарет, зажигалкой и чашкой чёрного кофе. Поместив принесённое точно на середину стола, она села и выжидательно уставилась на Одри. Та молчала и рассматривала свои руки, нервно сцепленные в замок.
Сара вздохнула.
— Вы можете рассказать мне, где вы находились тридцатого июня вечером и ночью?
Одри нехотя потянулась за чашкой. Хлебнув обжигающий напиток и поморщившись, она неспешно закурила и выдохнула сигаретный дым в потолок.
— Иными словами, есть ли у меня алиби?
Сара молча кивнула.
— Хм. Пожалуй, нет. Зато у меня есть для вас одна печальная история. — Одри так зло посмотрела на Сару, что та невольно прищурилась. Но взгляда не отвела.
— Есть девушка. И есть её мать. Они ненавидят друг друга. Но при этом дочь может без матери, а та без неё — нет. Бесконечно ссорясь до одурения, они отдаляются друг от друга всё бесповоротнее. Мать чувствует, что ещё чуть-чуть, и она останется одна, совершенно никому не нужная. Она хочет как-то загладить свой отвратительный характер, но у неё не получается. Она хочет вернуть дочь, но та лишь усмехается ей в ответ. Слишком много боли и страданий было вынесено. Слишком. И вот она уходит из дома, садится в такси и направляется на вокзал, полная решимости и надежд на новую жизнь. Но вот незадача — такси врезается в резко затормозивший грузовик, водитель погибает на месте, а девушка попадает в реанимацию. В итоге она приходит в себя, идёт на поправку. Но помнит она не всё. Часть жизни до аварии просто исчезла из её головы. Мать приезжает к ней в больницу и с радостью осознает, что теперь всё будет замечательно. Она внушает дочери, как прекрасно они жили. И как прекрасно они будут жить. Дочь возвращается домой, и мать на каждом шагу пытается ей угодить. Она боится совершить ошибку, боится, что дочь догадается о её истинных чувствах. О её ненависти, по-прежнему вызываемой одним только видом несчастной девушки. О том, что она лишь притворяется милой и заботливой мамочкой, на самом деле делая всё это, как и обычно, ради себя. Она начинает покупать ей дорогие путёвки в разные страны, оплачивая всё из своего кармана, хотя до этого не тратила на неё ни копейки. Она дарит ей подарки без повода. Девушка принимает всё это без вопросов. Идеальная забота. Идеальная семья. Самое печальное же заключается в том, что в какой-то момент девушка всё вспомнила. Но попросту продалась. За путёвки и подарки. Она переступила через себя и все свои страдания ради подачек и фальшивых улыбок. Она не знает, почему и как, но уже не может остановиться. От этого она ненавидит мать ещё больше. Но это ничто по сравнению с ненавистью к себе. А постепенно — и ко всем вокруг.
Сара поняла, что всё это Одри говорит только для того, чтобы разговориться. Потому что ей было и правда очень нелегко начать говорить о Хоффмане.
И Сара догадывалась, почему. И эта догадка ей очень не нравилась.
