Книга Остров на краю света - Джоанн Харрис

Нечего было вообще с ним разговаривать, сказала я себе. Я ему не доверяю; он мне не нравится; с чего я решила, что он меня поймет? Шагая по пустынному пляжу к зданию, носящему то же имя, я чувствовала, как меня бросает то в жар, то в холод. Я как дура искала его одобрения, потому что он чужак; приезжий с материка, привыкший решать технические проблемы. Мне хотелось произвести на него впечатление своими собственными открытиями; доказать ему, что я не просто любительница лезть в чужие дела, какой он меня считает. А он только посмеялся надо мной. Песок завихрялся вокруг моих ботинок, пока я лезла вверх по ступенькам на эспланаду; песок набился мне под ногти. Нечего было вообще разговаривать с Флинном, говорила я себе. Надо было прямо идти к Бриману.

Бримана я обнаружила в вестибюле «Иммортелей», он просматривал какие-то бумаги. Он, кажется, обрадовался, увидев меня, и на миг я ощутила такое облегчение, что чуть не разрыдалась. Я утонула в объятиях Бримана; запах его одеколона заполонил все на свете; голос — радостный рев.

— Мадо! А я как раз про тебя думал. Я тебе подарок купил.

Я уронила сумку с поплавками на плитки пола. Я едва дышала в великанском объятии.

— Минутку. Я сейчас его принесу. Кажется, я угадал размер.

На минуту я осталась одна в вестибюле, а Бриман исчез в одной из задних комнат. Потом появился, неся что-то завернутое в тонкую оберточную бумагу.

— Вот, миленькая, разверни. Красный тебе пойдет. Я знаю.

Мать всегда считала, что я в отличие от нее самой и Адриенны просто не интересуюсь красивыми вещами. Я сама создала у нее такое впечатление своими презрительными замечаниями и явным равнодушием к собственной внешности, но на самом деле я презирала свою сестру, ее вырезки из журналов, ее косметику, ее хихикающих подружек — потому что знала, толку мне от этого все равно не будет. Лучше притвориться, что меня все это не интересует. Лучше, если мне будет все равно. Оберточная бумага хрупко похрустывала под пальцами. На мгновение я потеряла дар речи.

— Тебе не нравится, — сказал Бриман, и усы его обвисли, как у грустного пса.

Я онемела от удивления.

— Нравится, — выдавила я наконец. — Очень.

Он в точности угадал мой размер. Платье было прекрасно: ярко-красный крепдешин сверкал в холодных лучах утреннего солнца. Я представила себя в этом платье в Париже, может, в босоножках на высоком каблуке, с распущенными волосами…

Бриман был смешно доволен собой.

— Я надеялся, что тебя это немножко отвлечет. Чуть развеселит.

Его взгляд упал на сумку у моих ног.

— Это что, малютка Мадо? Искала сокровища на пляже?

Я помотала головой:

— Эксперимент.

С Флинном мне было легко говорить о своем открытии. С Бриманом оказалось намного труднее, хотя он слушал без тени улыбки, время от времени заинтересованно кивая, пока я рассказывала о своих находках, помогая себе жестами.

— Вот Ле Салан. Видите, как проходят основные течения с Ла Жете. Вот — преобладающий западный ветер. Вот тут — Гольфстрим. Мы знаем, что Ла Жете прикрывает остров с востока, но вот эта, — ставя ударение на слове жестом указательного пальца, — песчаная банка отводит это течение вот сюда, и оно проходит мимо мыса Грино и оказывается вот тут, у Ла Гулю.

Бриман молча кивал, чтобы я продолжала.

— Точнее, оказывалось. Но теперь все изменилось. Вместо того чтобы упираться в Ла Гулю, оно проходит вот тут… и останавливается тут…

— Да, у «Иммортелей».

— Именно поэтому «Элеонора» проскочила мимо бухты и оказалась на другой стороне острова. Потому и макрель ушла оттуда сюда!

Он снова кивнул.

— Но это еще не все, — продолжала я. — Почему все изменилось именно сейчас? Что именно произошло?

Он как будто задумался на минуту. Глаза его обратились к морю, и в них отразился солнечный свет.

— Смотрите.

Я показала через пляж, на свежевыстроенные сооружения. С того места, где мы сидели, их было очень хорошо видно — тупой нос мола, обращенный на восток; волноломы по обе стороны.

— Теперь понятно, что произошло. Вы надстроили мол ровно настолько, чтобы защитить пляж. Волноломы помогают сохранить песок, чтобы его не смывало. Мол загораживает пляж и самую малость смещает течение, вот сюда, так что песок переносится с Ла Жете — с нашей стороны острова — в сторону «Иммортелей».

Бриман опять кивнул. Конечно же, сказала я себе, он не понял в полной мере, что следует из моих слов.

— Ну неужели вы не понимаете, что случилось? — напирала я. — Надо что-то делать. Надо прекратить это, пока не стало еще хуже.

— Прекратить? — Он поднял бровь.

— Ну да. Ле Салан… затопление…

Бриман сочувственно положил руки мне на плечи.

— Малютка Мадо. Ты хочешь помочь, я знаю. Но «Иммортели» надо защищать. Для того волноломы и построены. Не могу же я теперь их снести только потому, что какое-то там течение повернуло в другую сторону. Почем я знаю, может, оно бы и без того повернуло.

Он испустил свой обычный монументальный вздох.

— Представь себе сиамских близнецов, — сказал он. — Иногда их приходится разделить, чтобы выжил хоть один.

Он вперил в меня взгляд, чтобы убедиться, что его слова доходят.

— И порой приходится делать нелегкий выбор.

Я уставилась на него, внезапно словно оцепенев. Что он такое говорит? Что придется пожертвовать Ле Саланом для спасения Ла Уссиньера? Что происходящее в каком-то смысле неизбежно?

Я вспомнила, как все эти годы он поддерживал отношения с нами: словоохотливые письма, посылки с книгами, подарки по случаю. Он не хотел отсекать ни одной возможности, не рвал связей. Защищал свои капиталовложения.

— Вы знали, верно? — медленно произнесла я. — Вы с самого начала знали, что это случится. И никому ни словом не обмолвились.

Он умудрился всем телом, согбенными плечами, руками, глубоко засунутыми в карманы, выразить свою боль и обиду от такого жестокого обвинения.

— Малютка Мадо. Как ты можешь такое говорить? Конечно, это несчастье. Но такое случается. И, с твоего позволения, это еще одна причина побеспокоиться о твоем отце, и я совершенно уверен, что в конечном итоге ему будет гораздо лучше в другом месте.