Лет двадцати с небольшим женщина была мертва. Давно.
— Это Эстренка?
— С чего ты решил? — Ленда заморгала, и только теперь он заметил, что у нее длинные густые ресницы, не уступающие тем, какие были у лежащей на постаменте девушки. — Не шути, Дебрен. Унеборга — самая красивая женщина, какую видывал этот город, а конюшенная девка Эстренка может красотой поспорить разве что с Пеструшкой. Ее взяли на две недели речные гайдуки, которые с добычей с моря вернулись, и неизвестно, появится ли она у нас еще. Когда они протрезвеют и глаза продерут, то как знать, не выкинут ли ее за борт. Нет, Дебрен, это Унеборга. Танцовщица. Гостей развлекала, танцуя и постепенно сбрасывая одежды. И поверь, в этом она была мастерица. Порой я даже сама жалела, что меня Бог девушкой сотворил. Такая она красивая… ну… Губила здесь у нас свой талант зазря.
Дебрен глянул наверх. С потолка, слегка поблескивая в струйках слабого света, опускались рои пылинок. Сквозняка, который объяснял бы их неожиданное движение, не было. Но не было и никого третьего. Просто они с Лендой нарушили магическое поле, охраняющее помещение от посетителей.
Он подошел ближе к ложу, коснулся локтя лежащей. Как и подозревал, труп не был ни слишком окоченевшим, ни чересчур холодным.
— А теперь? — Он внимательно взглянул на Ленду, пытаясь понять, когда лопнет кокон, в котором она пряталась, и не придется ли ее отхаживать. Та, другая, девушка наверху, ошпаренная, несмотря ни на что, не потрясла его так здесь же, в подвале, на жестком странном ложе и в окружении канделябров было что-то пронзительное, бесконечно грустное.
— Теперь? Теперь… не губит. — Ленда сглотнула. — Как видишь.
— Ты хочешь сказать… — Он не докончил. — Прекрасно. Прекрасно, Ленда.
— Что ты на меня уставился? — Вероятно, это подсказала ей интуиция, потому что глаза она отводила, как могла. — Я сюда с гниющей ногой попала, мне ее должны были отрезать. Если б не деньги под проценты от Дюннэ, не ее золото на самых лучших медиков… Мы подписали контракт. Честный контракт. Фирма дает мне левую ногу от бедра. Я фирме — свои услуги. Могу отказаться, но тогда придется оставить ногу «Розовому кролику». Вот о чем Сусвок говорил.
— Ты на груди кольцо носишь. Махрусово. Знаешь, что это грех. — Он указал на труп.
— Я тебе уже говорила, что я не приличная женщина. А в этом грехе, — она осторожно коснулась руки Унеборги, — я исповедовалась. Двенадцать клепсидр отстояла на горохе, постилась по два дня в течение шести недель подряд, не говоря уж о молитвах. Интересно, сколько бы он назначил тому, кто ее для себя заказал.
— Кто?
— Кто исповедовал? — уточнила она. — А тот поджаренный монах, который по Пренду к язычникам отправился, чтобы и после смерти во имя Господне неверных своими трупными ядами отравлять. Дюннэ мне к нему идти велела. Не дура, знает, как от палача отвертеться. Об Унеборге только мы с ней знаем, ну и бальзамировщик, который ее в нормальный вид привел. Большие деньги будут. Иначе бы она не подставляла шею. Сусвок сам бы ее на части разорвал, если б знал. Ункой, может, попользовался бы, коли она здесь уж готовая к употреблению лежит, но Дюннэ бы повесили. Меня, наверно, тоже.
Дебрен подвинул ближе канделябр, достал из мешочка кресало, долгим ударом, одной только искрой, не воспользовавшись трутом, зажег свечи. Он мог бы сделать это чистой магией, но так было проще.
— Брось это, девушка. — Он тоже не глядел на Ленду. Хорошие советы давать легко. — Это место пачкает. Ты не могла поискать другого процентщика?
— Тебе этого не понять. Здесь… у них есть мойня.
Он зажег от первой остальные свечи. Принцип минимального усилия, первый, который вколачивают в головы начинающим кандидатам в чародеи. Потом следуют тысячи других, поэтому многие забывают о самом первом — дескать, ерунда это. Он помнил и применял. В работе. Но и в жизни тоже.
— Хватит об этом, ты не девчонка, знаешь, что делаешь. Как умерла Унеборга?
— Хуже некуда. Сначала, утром, в соборе на проповеди была. О чистоте. Часто так бывает, но не часто в один и тот же день. Ну, короче говоря, священник сюда к нам залетел, грешников громил, что тоже случается, а потом Уна танцевать начала, и у людей на глазах… это было страшно, Дебрен. Как она кричала… Сначала никто не понимал, в чем дело, только когда у нее волосы загорелись, все эти развратные скоты в двери гуртом повалили. Я горшок с пивом схватила, погасить хотела, так меня чуть не затоптали.
— Волосы? Так это парик? — удивился Дебрен, осторожно касаясь богатейшей мягкой меди, ловко прикрепленной шпильками. Ленда покраснела, явно впервые. Открыла рот, закрыла, снова начала открывать… — А… понимаю. Ну да…
Они опять не смотрели друг на друга. И все же встретились по противоположным сторонам стола, точно там, где кончалось туловище и начинались ноги Унеборги. Ленда принялась обкусывать заусенец на большом пальце. Дебрен как-то нерешительно переставлял канделябр с места на место.
— Если б это была кара Божия, — буркнул он, отвечая на немой вопрос, — то так бы, вероятно, все и выглядело. Просто и ясно. Нет надобности теряться в домыслах и объяснениях. Ленда, ты против? Видишь ли, я хотел бы…
— Мы — профессионалы, Дебрен, а не робкие девицы. Делаем то, за что нам платят. Необходимо выяснить, кто на фирму порчу наводит: какой-то паршивец, или сам Бог без чьей-либо помощи карает. Надо… э-э-э… где-то подержать?
— Если можешь… Здесь… Хорошо. Немного пошире.
Онираза два соприкоснулись пальцами, локтями. В местах, удивительных для таких соприкосновений. Дебрен надеялся, что девушку тоже слегка ошарашивает новизна ощущений. И эта надежда была еще более необычной. Не достойной ни мага, ни профессионала, ни вообще кого-либо, не упившегося вдрызг. Девка, горячая, как печь, вышибала в борделе…
К счастью, ему необходимо было кое-что сделать.
— Холера… Я бы сказал, кто-то здесь поработал раскаленным прутом. Но это не прут.
— Знаю. Видела. То есть… не видела. Ни прута, ничего. И никого. Самый ближайший человек находился в…
— Можешь… немного здесь… Вот-вот. Благодарю. А это что еще такое?
— Что «что»?
Они столкнулись лбами, резко отпрянули. Девушка по-прежнему была красная от смущения, но прикрывалась полуулыбкой, как ипристало профессионалу.
— В таких вопросах я не силен, но это похоже… Нет, право, смешно. Говоришь, она танцевала? И очень хорошо? Получается, что это, пожалуй… Хм-м-м… Не иначе, они истинные мастера по реставрации…
— Ты хочешь сказать, что она была девушкой? — уточнила Ленда. — Разве я не сказала? Прости, мне казалось, я говорила, как младший Сусвок от отца трепку получил…
— Верно. Но в связи с этой трепкой… хм-м-м…
— Паршивец приставал к Унке, — быстро сказала Ленда. — Однажды увидел, как она танцует, потом уже покоя ей не давал. Сюда ему приходить было запрещено после того, как у него прыщи гуще высыпали, но ведь он же будущий наследник всего имущества, и, вероятно, Дюннэ это учитывала. Унеборгу в город по разным делам посылала, и как-то так чудно получалось, что они обязательно встречались. Он записки посылал. Она читать не умела, ну, так другие ей читали, поэтому я знаю, что писал этот сопляк. Без подробностей… Он все настойчивей требовал, чтобы она с ним в постель шла. Она не хотела, тогда он начал ее перед отцом оговаривать, и девушку постоянно наказывали. И не было против этого противоядия, потому что Сусвок давно пообещал, что если ему которая-нибудь сына совратит, то день своего рождения проклянет. Но она не потому венок берегла. У нее в деревне был парень, которого она любила и с ним хотела… Знаешь, что за типы эти парни. Ее любимый рассчитывал на солидное приданое, которое она себе должна была у нас вытанцевать, и в то же время клялся, что в жены возьмет только невинную, нетронутую. Так что у нее и выбора-то не было. Впрочем, если б и был… Она не из таких. Танец, говорила, это одно, а щупать себя никому не позволю. Серебра на приданое хотела скопить и замуж пойти за этого своего…
