влажные салфетки. Отмыться захотелось целиком.
– Может, трупный яд травит? Как они умудрялись хоронить их в курганах? У ведьм что, коллективный почин был? Или, может, их жгли?
– Софья сказала, что такую насыпь над всеми делали. Над каждой, которую клали лицом вниз. Чтоб не выбралась. – Она мельком оторвала сосредоточенный взгляд от рюкзака и вернула его к Славику. Тот обходил небольшой курган кругами и сосредоточенно морщил нос, о чем-то размышляя. Дойдя до замерших товарищей, усмехнулся, тыча пальцем в сторону Павла.
– Ты погляди, этот человек снова жрет. Закрой хлеборезку, Одоевский, присоединяйся к дискуссии.
Одоевский бросил на него хмурый голодный взгляд, но есть не перестал – перевесил портфель на живот и теперь методично вытаскивал из развязанного пакета маринованные баклажаны, заедая облюбованной говяжьей консервой. Из-за набитого рта они едва смогли разобрать слова:
– А что мне? Я слушаю.
– Обжора. Слушай, а если мы копнем? Земля вон какая рыхлая. Вернемся завтра с лопатами, какие фотки Катюха нам наделает.
Она слушала их краем уха, взгляд притягивали деревья в глубине островка – Смоль была абсолютно уверена, что видела там шевеление. Что-то мелкое и рыжее, она заметила блеск глаз-бусин. И это что-то подстегнуло любопытство. Какая живность обитала в болотистой местности? Кругом топь. Это явно была не птица. Неужели они были не правы, и коса расширялась до полноценного острова со своей экосистемой? Она уже представила снимок очаровательного лопоухого зайца за корягой, может, кого покрупнее? Катя сняла шлейку фотоаппарата с шеи и направилась к деревьям, за спиной разговор переходил на возмущенные ноты.
– Ты совсем поехал? Это ж незаконно, эксу… эксту…
– Эксгумация. Это ненормально, Славик, я на такое не пойду. И фотографировать не буду. Их нельзя трогать. Это же тела, понимаешь? После смерти они должны найти… Покой? Я отойду на пару минут. – Бросив напоследок взгляд на мальчишек, Смоль нырнула за первые деревья. Вслед неслись лишь их голоса:
– Я с тобой, погодь.
– Вот дурака кусок! Дама в кустики хочет отойти, а ты следом. Не насмотрелся у Гавриловой? Катюха направо, а мы налево. Облегчимся и пробежимся по острову, может, еще что найдем крутое.
Тяжелые ветки елей с шелестом захлопнули пространство за спиной, и Смоль погрузилась в сумрак. Низкие деревья оказались на удивление плотно стоящими – через невысокие кроны свет пробивался с тяжелым боем. Солнечные пятна плясали на зеленых полянках, окруженных хищной росянкой, то тут, то там игриво блестели зеленые листья кустиков голубики. Это место не выглядело враждебно настроенным к вторгшимся людям. Оно казалось безопасным.
Встретился еще один курган – и вновь он был лишен растений, лишь голая земля. Будто закапывали ведьму совсем недавно. И это поражало. На очередных снимках не было видно болота, но они оказались не менее мрачными и пугающими. Грязно-коричневая насыпь в центре кадра будто насильно тянула все внимание на себя, в тревоге сжимало грудную клетку.
Ветки слева зазывно зашуршали, мелкой рябью пошел стоящий недалеко кустарник. Катя зашагала в ту сторону, руки сжимали фотоаппарат, готовые в любой момент сделать кадр.
И вода заглушила все звуки.
Она не успела понять, как и что произошло. Просто в какой-то момент под ногой не оказалось земли, руки нелепо взмахнули, стараясь найти равновесие. Улетела куда-то в сторону драгоценная камера. Катя ушла под воду с головой. Резко, инстинктивно зажимая веки и задерживая дыхание. Холод пробил до костей, парализовал тело. Она почувствовала, как болезненно судорога вывернула левую икру, выбивая под закрытыми веками искры.
Утонет, она не сможет выкарабкаться. Смоль не могла понять, почему руки касались земли вокруг. Неужели яма может быть настолько узкой? Затопленный колодец, в котором она не сумеет развернуться. Обуянная животным страхом, Смоль распахнула глаза. И не увидела ничего – мутная вода не позволяла понять, где она находится, где дно, где верх. Но бочаг оказался шире. Резкий обрыв, у которого Катерина шагнула, разрастался широкой и глубокой ямой метра на два. Осталось лишь пересилить себя, забыть про сведенную ногу и попытаться найти верх.
Воздух. Перед глазами начали проплывать мушки, и Смоль поспешно выдохнула. С радостью следя за поднимающимися пузырьками воздуха, неловко заработала руками и здоровой ногой, поднимаясь вверх.
Катя была уверена, что почти достигла цели, когда ботинок за что-то зацепился, а костяшку лодыжки сильно царапнуло. Судорога тут же отпустила. Не отпускало лишь это нечто. Ей пришлось вновь вернуться вглубь, в темноту, в которой не разобрать ничего. Свернувшись клубком, она потянулась к ботинку, собираясь выдернуть ногу.
Остатки сил исчезли, растворились в беззвучном крике вместе с последними пузырями воздуха. Она умрет здесь. На нее смотрели ввалившиеся глазницы, ногу сжимала чужая рука. Темно-коричневая, иссохшая и морщинистая, она цеплялась ногтями за край ботинка и царапала лодыжку неестественно вывернутым мизинцем с длинным обломанным ногтем. Широко раскрытый рот с удивительно белым ровным рядом зубов, запавшие щеки, клочья коротко стриженных, вяло проплывающих мимо волос. Изо рта медленно, но неумолимо появились хелицеры[8], за ними, вытягивая толстое тело паука серебрянки, поползли остальные конечности. И держащая ногу тварь улыбнулась. Зубы громко щелкнули за широким брюхом. А затем медленно, неумолимо медленно коричневые обрывки губ начали растягиваться в улыбке.
Сердце ударило по ушным перепонкам, в судорожном всхлипе в легкие хлынула вода. И Смоль поняла, что тьма заволакивает ее. Последнее, что оцепеневшее от ужаса сознание успело отметить, – как что-то мощное и скользкое до хруста сжимало ребра.
Если Катя умерла, то почему с ней так жестоки боги? Грудную клетку раздирала на клочки боль. Боль пульсировала в висках, глотке, прыгала алыми пятнами под веками. Толчок, способный сломать ребра. За ним второй. И тело отозвалось само – оно зашлось в надсадном кашле, выплевывая воду, в носоглотке саднило.
Тело рывком повернули набок, ее вырвало. Выворачивало наизнанку и полоскало болотной жижей. Перед глазами стояло тело странного существа и рука на ноге. Если она выбралась, жадное нечто поднялось следом. И Смоль закричала, отбиваясь от алчных когтей, пытаясь проморгать ослепшие глаза. Горло драло от надсадного крика, сердце испуганной птицей выбивалось в ледяной воздух. А существо хватало, оставляя синяки, заламывало руки. И вместо шума воды в ушах, жрущего любые другие звуки, Катя услышала низкий мужской крик. Властный, суровый:
– Успокойся! Тише, я говорю, тише!
Она не могла, ей нужно было освободиться. Сбросить с себя тяжесть, прижимающую к земле. Тяжело дыша, Смоль содрогнулась, крик перешел в рыдания. Еще немножко, и ее снова вырвет на землю. Слова путались, она не была уверена, что их смысл можно донести вообще, но после того, как начала – прижимающие к траве руки отпустили.
– Там… там что-то есть, я видела, оно шевелилось. Как оно может шевелиться? Как человек может так выглядеть?
– Это просто тело.
