смеёшься надо мной.
Кира молчит. Только сглатывает шумно.
— Он говорил про Илюху?
— Тём, всё очень сложно.
Бросаюсь к ней, в секунду оказываясь рядом и хватаю за плечи, трясу как куклу.
— Сложно?! Сука!!! — Отпускаю резко, так что она впечатывается в стену.
Кира снова молчит, но начинает тихо плакать. Точнее слёзы просто катятся по её щекам.
— Блять, он мой сын?! — Взмахиваю рукой в сторону детской, где сейчас спит малой.
Голос срывается.
В груди невыносимо распирает.
Не может такого быть.
— Не может, ссука! — Шиплю вслух. — Ты мне врёшь!
Какой-то абсурд. При всех вариантах, в сложившихся обстоятельствах, он не может быть моим ребёнком.
— Вы все мне врёте. — Выдыхаю от бессилия притихшей Стерве.
На автопилоте иду в спальню, собираю с пола одежду и напяливаю на себя. Пиджак покоится на тумбе в прихожей, там и останется. Я его ненавижу почти так же, как и Киру сейчас. Я ненавижу даже ни в чём не повинного Илюху.
Но в первую очередь себя.
Проходя мимо женщины, которая остаётся стоять на том же месте, я бросаю ей в лицо:
— У тебя есть последний шанс сказать, что это ложь.
Она уже не плачет, лишь пальцы слегка дрожат, сминая шёлк халата.
Кира не отвечает, но я вижу всё по её взгляду.
Я ухожу, громко хлопнув дверью.
А дальше… всё как в тумане.
Напрасно, ублюдок не внял моим наставлениям и не ушёл по-тихому домой. Я наткнулся на него во дворе. Он что-то там бормотал, размахивая тощими руками в воздухе.
Сколько ударов отвесил ему, не помню, очнулся уже в полицейском «бобике».
Уже в отделении сказали: добрые соседи помогли меня от него оттащить и вызвали наряд.
Жизнь катится под откос со скоростью падающей кометы.
Жалею, что у меня нет пистолета.
Не знаю даже, что сильнее: желание застрелиться или кого-нибудь застрелить…
Глава 17
— Даже и не сомневался, что наша новая встреча произойдёт в одном из таких мест.
Он усаживается на казённый стул, пока сержант переписывает мои данные себе в протокол.
— И чем же этот бедолага тебе так не угодил, что теперь его лицо похоже на кровавую лепёшку?
— Пиздит много. — Коротко отвечаю.
В последнюю очередь сегодня мне хотелось бы встретиться с отцом. Но ему, конечно, сразу доложили, как только мою разъярённую тушу упаковали и привезли в отдел. Я даже знаю, что он специально «промариновал» меня здесь до вечера, типа в «воспитательных целях». Раньше тоже так делал.
Мой отец работает в органах, занимает не самую маленькую должность, и во времена моей бурной дикой молодости не раз вытаскивал из обезьянника своего непутёвого сына.
Я злился на него, когда они с матерью разошлись, к тому же, он всё время решал за меня: что мне делать, и как жить. Поэтому часто я вымещал свои к нему претензии различными, не совсем законными способами.
Мы с друзьями много тусили по клубам, я тратил его деньги и постоянно попадал в передряги до того, как познакомился с Янкой.
Отчасти из-за него, я оказался у Михалыча в бригаде и познакомился со Стервой. Очередная попытка отца вразумить меня и устроить на работу.
Мы давно не виделись, с того самого момента, как он вытащил меня из ментовки в последний раз, когда нас с Михой, моим товарищем, замели за пьяное вождение и сопротивление полицейским.
Тогда он сказал мне, что больше не намерен помогать и потакать моим выкрутасам.
Что ж…
Если бы не моё бешеное состояние и эта драка, вряд ли мы увиделись в ближайшие несколько лет.
— Какими судьбами? Скучно стало в кабинете сидеть, решил прогуляться? — Язвлю. Потому что настроение у меня — хуже некуда.
— Никак не перебесишься? — Спокойно отвечает он. — Я уж думал, ты повзрослел и перестал творить всякую дичь, и на тебе: мне звонят и сообщают, что какой-то «хрен в пиджаке» нехило пострадал от твоей руки.
Отец закидывает ногу на ногу и откидывается на спинку неудобного стула.
— Ты хоть понимаешь, что теперь он тебя по судам затаскает? — Снова без каких-либо эмоций. — Откупиться тебе нечем, да и вряд ли получится. Такие, как он, за свою шкуру три твоих сдерут.
— Мне поровну. — Говорю то, что думаю. — Если у тебя всё, то можно мне забрать телефон и домой пойти?
Накатывает дикая усталость. Я с бомжом вонючим на одной лавке весь день просидел. Хочется в душ и отрубиться.
— Не торопись. Я тебя докину до дома.
Даже не спорю с ним.
Хоть и непонятна мне такая добродетель с его стороны.
Мне отдают телефон и бумажник. Уже собираюсь выйти из душного отдела, но отец останавливает:
— Иди хоть умойся. Мать с сестрой напугаешь видом своим. — И через короткую паузу: — Или ты к девушке?
— Нет, домой.
— Серёжа, — Обращается к сержанту. — Покажи, где тут у вас умыться можно. Я тебя в машине подожду.
Это он уже мне.
В тусклом зеркале казённого туалета вижу своё бесподобное отражение. Рубашка, бывшая когда-то белой, вся в грязи и пятнах крови. Ублюдок успел между ударами зарядить мне в нос: тот распух и светится ссадиной. Просто отличный видок. Нужно много льда и «бадяги», чтобы поправить эту опухшую рожу.
Гондона, насколько я знаю, увезли в больницу. Он был бухой и поэтому не мог полноценно отвечать на мои удары, хотя я уверен, что и трезвым вряд ли справился со мной. Такие, как он, могут только раскрывать пасть, уверенные, что их говно все обязаны слушать.
Во всяком случае, я хотя бы выместил на нём свою злость. Хотя, легче мне всё равно не стало.
Разблокирую телефон.
В нём два пропущенных от Янки и одно сообщение, тоже от неё:
«Перезвони, нам нужно поговорить».
Это уж точно.
Даже не знаю, как буду преподносить матери, сестре и своей девушке то, что незапланированно стал папашей.
Пиздец просто.
Выхожу в душные городские сумерки и сразу вижу машину отца.
Мне не хочется ехать с ним, но и в метро в таком виде спускаться не собираюсь. Ладно, сэкономлю на такси, хоть что-то хорошее.
— Как дела у Аринки? — Спрашивает, когда мы отъезжаем от отдела.
— Что сам у неё не спросишь? Позвони, да поинтересуйся.
— Она решила меня игнорировать, прям, как ты.
— Да неужели? Не ты ли распинался, чтобы я больше не появлялся в твоей жизни со своими проблемами?
— Думаешь, мне неинтересна ваша жизнь? Это всё только для тебя самого. Чтобы ты научился нести ответственность за свои поступки. К тому
