прощально махнуть крылом блестящим советским авиаспециалистам.
Гуд бай, парни!
Вы — лучшие!
Всегда и во всем!
Глава 4
«А может, Копытцев прав, и все старания Дмитрия Юрьевича направлены исключительно на то, чтобы остаться в Швеции? — находясь в состоянии полудремы, рассуждал про себя Плечов. — Тогда мне точно не позавидуешь…»
Хорошо, если моментально — раз и нету.
А если будут пытать; резать, так сказать, на куски?
Выдюжу? Не расколюсь? Справлюсь?
Никаких дополнительных распоряжений комиссар так и не дал… Впрочем, и без того ясно: перебежчика по-любому придется кончать. Причем в одиночку и голыми руками — сам вызвался…
Нет, не верится… Не похож Мыльников на предателя — хоть тресни.
На бунтаря, балабола-антисоветчика — да.
Но на изменника Родины — точно нет!
Не тянет…
Русский он. Настоящий. Немного безбашенный, вольнодумный, но наш!
Да и взгляды его очень сильно изменились в последнее время — и явно в правильную сторону…
Видел бы кто-нибудь, как горят мыльниковские глаза при виде новых строек, современной военной техники, даже простой машинной уборки уютных московских улочек…
И вдруг он — потенциальный предатель?
Нет! Никак не получается в это поверить…
* * *
Двигатели «Освободителя» работали хотя и громко, но, как положено, — четко, размеренно, монотонно, и поэтому до ушей Ярослава иногда могли долетать обрывки отдельных фраз из беседы Дмитрия Юрьевича с уже немолодым парнем в летной куртке — единственным из членов экипажа (скорее всего борттехником), который тоже расположился в салоне.
А разговор, следует признать, получался довольно любопытным.
— Скажи, Джон, — спросил Мыльников, в совершенстве владевший английским языком, что выгодно отличало его от Ярослава Ивановича, который мог похвастаться лишь поверхностными знаниями English — где-то на уровне средней советской школы, — что это за человек улетел вчера с твоими коллегами на первом «Либерейторе»?
— Очень важная шишка. Больше не могу ничего тебе сказать, Дмитрий…
(Ха! Они, оказывается, уже и познакомиться успели, пока я ломал собственные мозги…)
— Мне можно… Я в Американском конгрессе выступал, — выдал свой козырь ученый и для пущей убедительности вынул из внутреннего кармана заранее припасенное фото на фоне Кадуцея (похоже, он собрался хвастать этим снимком, где надо и не надо, но на сей раз использовал его весьма успешно).
— О’кей! — расцвел жизнерадостной улыбкой седовласый янки (второй экипаж оказался полностью американским) и «раскололся»: — Начальство по связи велело немедленно доставить его на базу. Первым рейсом. Ввиду того что наша поломка выглядела менее серьезной, именно мы должны были сделать это, а оно вон как повернулось…
— Жаль, не удалось повидаться с ним, — вздохнул Мыльников.
— А вы что, знакомы? — удивленно покосился на него новый знакомый.
— Похоже на то… Если я не ошибся, эта пчелка из нашего улья…
— Есть такое дело, — еще раз продемонстрировал свои идеально белые и ровные зубы техник «Либерейтора». — Я видел документы этого парня… И мысленно подивился фамилии то ли с голландским, то ли с бельгийским колоритом, но с английским корнем… Кажется, Де Бии[19], а может, Ди Бински… Что-то вроде того! Но Пчела — точно.
При этих словах сон с Ярослава слетел окончательно и бесповоротно.
А голова заработала гораздо лучше, активнее и продуктивнее.
Но уже в ином и, как ни странно, более правильном направлении…
Глава 5
Оказывается, их ждала торжественная встреча.
Цветы, оркестр, «свободная» пресса, всевозможные почести (исключая почетный караул, конечно) и даже небольшой банкет.
Но секретного агента волновал вопрос:
«В честь чего и зачем все эти “понты”?»
И вообще, как всем этим людям удалось одновременно узнать о прибытии «всемирной знаменитости», причем абсолютно случайным, не придерживающимся заранее составленных графиков и не соблюдающим никакие расписания, транспортом?
Впрочем, здесь как раз все было более-менее ясно…
И к бабке не ходи — Копытцев постарался.
«Наверняка Леха предупредил телеграммой и руководство Королевской академии, и отца Мыльникова, и демократические шведские СМИ, — догадался Плечов. — А сам чуть ли не поминутно отслеживал наше перемещение в воздухе и в нужный момент отдал необходимые распоряжения своему доверенному лицу в Стокгольме. Чтобы тот все организовал, собрал в нужном месте всех заинтересованных лиц, проследил, подмазал кого надо, проконтролировал…»
Больше всех внизу, на земле, волновался мужчина лет восьмидесяти, который был хорошо виден в иллюминатор. Прямой, поджарый… Он и бегал, и махал руками, как расшалившийся юнец.
Секретный сотрудник сразу определил в обличье встречающего родителя своего нынешнего напарника. И не ошибся.
— Знакомься, отец, это Ярослав Иванович, — официально представил своего «юного» коллегу «русский гений», как его окрестили накануне приезда шведские журналисты, анонсировавшие визит. — Можно сказать: главный продолжатель моего дела!
(Плечов, заслышав это, даже немного растерялся.)
— А, значит, и моего. Нашего! — растянул в улыбке сухую кожу лица старик. — Или ты, Дима, уже позабыл, кто пристрастил тебя к философской науке?
— Ну, что ты, папа? Помню, конечно. Всегда помню! — виновато улыбнулся Мыльников-младший.
— Юрий Николаевич, — вырвавшись из объятий наследника, вальяжно накренил подбородок благородный изгнанник, обращаясь уже к Плечову. После чего снял перчатку и подал руку.
Разведчик незамедлительно пожал ее:
— Можно просто Ярослав…
— И не подумаю! Нельзя так издеваться над великим русским именем. Ярослав Иванович — только так и не иначе. Ах, как великолепно это звучит, как гордо!
— Согласен, — не стал спорить агент Вождя.
— А помните Суворова? «Мы русские…»
— «Какой восторг!» — процитировал великого военачальника и таким образом подтвердил свою прямую причастность к исторической науке Плечов, краем глаза наблюдая за толпой журналистов, окруживших его спутника.
Еще чуть-чуть — и порвут, собаки, «светоча» на мелкие куски!
Оценив обстановку, он смело бросился в самую гущу народа и вырвал-таки Дмитрия Юрьевича «из окружения», по пути растолкав локтями добрую дюжину служителей пера, среди которых почему-то оказалось подозрительно много крепких, высокорослых мужчин.
— А вы кто будете? — протестуя против такого произвола, сердито выдохнул один из «обиженных» и впихнул чуть ли не прямо в рот Ярославу какую-то серебристую безделушку…
«Микрофон». О существовании подобных приборов Ярославу было хорошо известно. Но вот именно такое чудо он видел наяву впервые.
Как выяснилось уже на следующий день, счастливым обладателем динамического микрофона с катушкой был популярный политобозреватель «Радио-Швеция» Олаф Свенсон, который с тех пор следовал за нашими героями по пятам аж до самого их отъезда.
— Я? — запоздало переспросил Яра, не допуская и мысли о переходе на какой-нибудь другой (чужой) язык, и отшутился: — Я его личный ангел-хранитель!
— Это мой любимый ученик, господа! — незамедлительно перевел слова Плечова на шведский полиглот Мыльников. — Вы еще услышите о нем. И очень скоро!
Глава 6
