— Какая ещё постель? — дёрнув рукой, чтобы скинуть его пальцы с запястья, — Для чего? Зззачем?
Но он не даёт освободиться. Держит крепко, глядя прямо в глаза. Он опять слишком близко. Меня это злит. Правда, еще больше это пугает. Вот такой прямой взгляд и расстояние в сантиметры между нами. Чёёёрт! Лишь сильнее сжал руку.
Смотрит на меня так, будто я вырос из-под земли, и меня здесь все это время не было.
У нее огромные глаза. Кристально-чистые, светлые. Дьявольски красивые. Этот цвет напоминает мне тобалкх, светло-синюю фиалку. В ее глазах отражается мое лицо, и я отчетливо ощущаю себя старым ублюдком рядом с ней, и это бесит еще больше, чем её недоумение. Сколько ей сейчас? Девятнадцать? Она младше моей дочери…
Сколько ненависти во взгляде. Эта аристократическая брезгливость у них в крови? Графиня, мать ее. Ничего, малышка, сейчас мы будем ломать твой гребаный аристократизм.
— Постель, в которую укладывает жену муж, чтобы трахнуть ее. Или ты жила в монастыре?
И это ее "никуда не пойду"…Посмотрел, прищурившись, на гостей. За нами наблюдают…Эти вороны ждут, когда мы дадим повод для сплетен. Сильнее сдавил запястье.
— Если помнишь, мой человек держит под прицелом твоего папочку. Одно смс, и ему прострелят башку. Хотя для начала могу попросить отстрелить руку. Правую или левую? Не помню, твой папа не левша?
И наклонился к ее шее, туда, где пульсирует голубая жилка под прозрачно белой кожей. Она везде такая белая?
Невозмутимо достал сотовый и покрутил перед ее лицом.
Глава 13. Карина. Саид
Не знаю, зачем проследила за его глазами. Возможно, чтобы отвлечься, чтобы скинуть с себя этот тяжёлый, этот тёмный, гнетущий взгляд. От него страшно. Потому что ОН смотрит так, будто готов разорвать. И я верю, что может. Не на глазах этих людей. Вновь вспоминаю, что всё это время вокруг меня были какие-то люди, но я не видела их в своей тьме. Они затаились и чего-то ждут. От него? Или от меня?
Почему? Почему этот слишком страшный, слишком жестокий сон никак не закончится?
Он снова говорит про отца…единственная причина, почему я стою сейчас тут…он знает, этот зверь со стальной улыбкой и почти чёрными сейчас глазами знает, как заставить меня подавиться криком, истерикой, почти вырвавшейся из горла, когда он склонился к моей шее. Слишком низко, слишком близко.
— Так как? Правая? Левая? С чего начнем?
— Ты сумасшедший?
Зажмурившись на секунду, когда он свайпнул по экрану.
— СТОЙ!
ОН ЖЕ НЕ МОЖЕТ! Или может? Может! Этот зверь, наверняка, он может всё. Его даже не остановят собственные гости.
Смотрит на меня, слегка приподняв правую бровь. Ждёт. Демонстративно крутит смартфон между пальцами и ждёт. Что будет, если я закричу? Если попрошу помощи прямо сейчас? Но у кого? У них? У этих тварей под масками людей, которые молча, равнодушно наблюдали за моей истерикой в ЗАГСе?
И он словно читает мои мысли. Ухмыляется.
— Я…не хочу. Пожалуйста, — тихо, но сделав шаг в его сторону, — не надо.
Позволяя ему вывести себя из зала, не в силах смотреть по сторонам, пока пересекали столики с людьми, сидящими за ними.
Это же не может длиться так долго? Этот абсурд? ОН просто пугает меня. Зачем-то. Я очень надеюсь, что он просто пугает меня. Сейчас он меня снова оставит одну в той самой комнате, а сам вернется к своим гостям.
* * *
Поддерживаю ее под локоть. Она вся дрожит, и мне нравится эта дрожь. Она намного лучше ее презрения. Страх, он естественен. Страх — это, однозначно, уважение.
И для начала нашей с ней семейной жизни более чем достаточно этих двух составляющих.
Ни к чему другому я не привык. Разве что к раболепной покорности Авры…чьи наполненные слезами глаза провели нас из зала.
Мы поднимались по лестнице, и она несколько раз споткнулась. Идет как сомнамбула. Гости выскочили и смотрят нам вслед. Суки. Как на представлении. Потом они же будут ждать окровавленные простыни.
— Что ты идешь еле-еле! — прошипел и подхватил ее на руки. Легкая, как пушинка. Как давно я не поднимал женщину на руки? Последний раз это был труп моей жены…Ни до этого, ни после.
И сейчас я нес эту маленькую дрянь в нашу спальню, под пристальными взглядами и улюлюканьем.
Распахнул дверь ногой и так же ногой закрыл ее за нами.
Поставил девчонку на пол. Она пошатнулась, и я подхватил ее за талию. Склонился к лицу.
— Ты можешь все усложнить, и эта ночь станет для тебя адом…а можешь быть покорной, и тогда я не причиню тебе боль.
Тронул прядь волос у ее виска. Потянул, и она спружинила в моих пальцах.
— Консумация этого брака произойдет в любом случае, и лишь тебе решать, какой она будет.
Провел пальцем по ее дрожащим губам, острому подбородку и ключицам, опуская взгляд к бешено вздымающейся груди.
— Лайнчим…ты знаешь, что это означает? — хрипло произнес и снова посмотрел в широко распахнутые глаза.
* * *
— Нне знаю…
На автомате качаю головой, успев только выставить локти вперёд. Совсем немного, больше не могу, потому что они меня не слушаются. Мои руки. Мои пальцы. Они дрожат от дикого страха с того момента, как он вдруг поднял меня на руки и понёс по лестнице. Он…он просто поднял меня вверх, и меня словно что-то выключило. Словно сработал какой-то рубильник, выключатель. Он не дал оттолкнуть от себя этого мужчину.
Он и сейчас стоит передо мной, огромный. Слишком высокий, слишком сильный, дикий. Опять это «слишком». Словно это слово придумано для него.
Склоняется ко мне, и мне кажется, он вновь вдыхает запах моей кожи. И я чувствую себя той самой жертвой, жалкой добычей, которую этот хищник готовится сожрать. Вот почему его слова доходят не сразу. Рубильник отключил и мозг, иначе почему я не могу закричать? Почему не могу произнести ни слова в ответ…
Предлагает выбрать? Правда, предлагает выбрать? Словно знает, что я больше никогда не выберу боль. Потому что она вдруг вся сейчас взорвалась во мне. Разом. Бооооже…я думала, смогла её пусть не победить, но хотя бы уменьшить, хотя бы приглушить. Те воспоминания, тот ужас. Сквозь столько лет. Но сейчас он вернулся. Разом. Взрывной волной дикой агонии. Особенно когда приблизился настолько, что стало тяжело дышать. Будто Нармузинов перекрыл доступ к кислороду.
— Нет…Не надо. Пожалуйста.
Отступая назад. Или мне кажется, что отступаю. Потому что они меня всё еще не слушаются, ни ноги, ни руки, ни губы. Только проклятые слёзы, проклятые воспоминания. И та самая, ничтожная жалкая мысль: почему снова я?
