и не я посадила наших товарищей в их кресла. Нас можно винить в том, что мы так долго терпели и не пошли на баррикады, но и эти тогда на баррикады против нашей общей власти не пошли. Терпели, как и мы. А теперь протестуют, но цели-то у них мелочные.
— Тем не менее, давай и толпу не будем осуждать огульно. Во всём мире, каждый с рождения предпочитает своих. Его не нужно в этом убеждать. Еврейский мальчик почти верит, что Эйнштейн — это немного и он, и это его самого сжигали в печах Освенцима. А русский мальчик, привык думать, что он когда-то плыл под одиноким парусом в тумане моря голубом. И еще он в уголках памяти участвовал в разгроме фашистов, монголов и половцев. Такова наша природа, и в малых масштабах это нормально. Но любовь к родине не должна переступать через человека, как у немцев с их Deutschland, Deutschland über alles! И тогда человек превращается в пыль истории ради державы.
— Ты что, совсем не различаешь патриотов и националистов?
— Патриотизм не нужно воспитывать, он возникает сам, когда есть чем гордиться. Здесь и сейчас, а не только славным прошлым. А если сейчас гордиться нечем, но патриотизм навязывают — получается шовинизм.
— Было бы здорово убедить в этом те две группы патриотов, местных и советских.
Катя накинула плащ и вышла погулять с ребенком.
Тишина на улицах угнетала. Ни голосов, ни шума машин, ни даже гомона птиц. С утра по радио призывали к забастовке, но она и так началась, стихийно. Катя вышла с Бондо на полупустую улицу. Около своей калитки молча стояла подруга Тины и так посмотрела на Катю, как будто уже не ожидала снова её увидеть. У парка бегали дети, оживленно играли и пока не делились на своих и чужих.
Коляску она не взяла, и Бондо шел, держась за ее палец. Вскоре он утомился, прижался к матери и протянул вверх ручки. Катя подняла его, он уже был довольно тяжелый. Надо было взять его палку, вспомнила Катя. Держаться за палку, вместо пальца, чтобы ходить самому, Бондо придумал, глядя на Петровича. Сначала он сам подбирал на улице обломок ветки и ходил с ним, как с тросточкой, а потом Тенгиз вырезал ему предмет передвижения из ствола кукурузы. В гостях у Петровича он пытался было пользоваться костылем Петровича. Но у него не получалось: костыль был вдвое выше, чем Бондо и тяжел для него.
31. Мегрельский бунт
Между тем, план Тенгиза воплощался в жизнь. Вова Кокая бросил адвокатуру и возглавил отдел технического контроля завода. Он выложил перед Тенгизом варианты сказочно разбогатеть, но тот не поддался на уговоры и отказался стать во главе завода. Тенгизу важно было наблюдать за экспериментом, если бы он стал участником, он бы потерял объективность. У Тенгиза было для Вовы встречное предложение, которое обещало тому блестящую политическую карьеру.
Противостояние с Москвой и локальные распри привели к деградации всего на свете: безработице, нужде и криминальному беспределу. Давняя готовность местного населения к рынку не спасла от обнищания. Спекулировать под охраной империи было намного привольнее, чем найти себя в условиях свободного хозяйства.
Здравые граждане видели, что всюду воцарился упадок, но Тенгизу захотелось наглядно показать это и тем, кто пока наслаждался торжеством самобытности. Для этого нужно было продемонстрировать, что их ждет, если события будут развиваться в том же направлении и дальше. Тут-то и нужен был Вова Кокая, адвокат, сторонник независимости и патриот. Поэтому при очередной встрече с приятелями в беседке Тенгиз поделился с ними своими соображениями.
— Мы с вами старые друзья и между нами недомолвок нет. Хочу посоветоваться с вами по очень сложному вопросу. Мы все приветствуем самоопределение наций. Это дало нам независимость от северного тирана. Однако полного удовлетворения я ощутить не могу. Нас, мегрелов, продолжают ущемлять на нашей же земле. Грузия должна стать федеративной республикой. Гурийцы, сваны, имеретинцы, аджарцы, абхазы должны объединиться вокруг центрального этноса Грузии — мегрелов.
Предложение было неожиданным, но оно сразу нашло отклик.
— Я уверен, что мы все здесь тебя поддерживаем, — проговорил Нико Кодуа. — Но как этомыго добиться в реальности?
— Это не просто, но возможно, — продолжил Тенгиз. — Мы все знаем, что Мегрельское княжество было раньше свободным. И еще, напомню, что когда Грузия потеряла независимость и стала вассалом России, Мегрелия оставалась самостоятельной еще 20 лет. Поэтому мы имеем полное право претендовать на независимость. Мы потребуем у тбилисского правительства полной свободы. У нас есть такое историческое право. Тем не менее, после длительных переговоров, мы уступим: останемся в составе Грузии, но пусть центральной автономной республикой будет признана Мегрелия. А столицей Грузии следует провозгласить Поти или Зугдиди, это нам нужно выбрать вместе.
Он знал, что готовый план может породить разброд и оставил возможность всем принять участие в поиске оптимальной концепции.
Почти всем импонировал Поти, но Вова Кокая посоветовал выбрать Зугдиди, который и был в прошлые времена столицей княжества. Тенгиз был с ним солидарен, и отдали предпочтение Зугдиди.
— Не понял я только, зачем нам потом уступать? — Выразил недоумение Котэ Цвения. — Может быть, Тбилиси насовсем нас отпустит, и мы будем жить в своей стране, свободные, как орлы на горных просторах.
— Охлади пыл, Котэ, — рассеял его иллюзии Нодари Хубуа. — Тбилиси на это не пойдет. Абхазия и Аджария уже готовы сбежать вместе со своими Сухуми и Батуми. Если и мы туда же, Грузия потеряет выход к морю и станет третьесортной державой. Поэтому Тбилиси подвесит наш конфликт и возьмет измором.
— Я больше скажу, — прервал эту дискуссию Вова Кокая. — Нам не нужно уничтожать Грузию. Мы, мегрелы, хоть и первый сорт, но грузины. Наша цель — добиться достойного места в составе Грузии.
Гиви Шония напомнил, что их движение за независимость Мегрелии нуждается в предводителе и лучше Тенгиза не найти никого.
— Благодарю за доверие, — категорически отверг это предложение Тенгиз, — но я против. Нет лучше вождя для нашего движения, чем Вова Кокая. Я технарь, мое дело — промышленность, а Кокая — адвокат, человек неподкупный и решительный. Ему предстоит трудная битва, но он справится.
Так и решили.
Катя принесла закуску. Ей не понравилась затея Тенгиза. Она коснулась его руки и незаметно покачала головой. Но Тенгиз был уверен в том, что задумал, а Кате он всё объяснит потом, когда они останутся одни.
От последующих шагов Тенгиз самоустранился, как человек, далекий от политики, а заговорщики все следующие дни вели пропаганду, и
