Книга Гангрена Союза - Лев Цитоловский

движение быстро набирало сторонников. Горком партии уже не рулил. Администрация города была в панике, но более низкие структуры верхушки, не связанные напрямую с центром, отделение от Грузии приветствовали. Это была привлекательная мечта — независимая страна с центром в Зугдиди. Сами себе хозяева! Мегрелы составляли подавляющее большинство жителей города и на центральной площади, перед театром, назначили бессрочный митинг, как это ранее было в Сухуми, а потом в Тбилиси. В поддержку движению прибыли жители Зугдиди и всех соседних городов. Мэр Зугдиди приветствовал требования населения и вошел в центральный аппарат движения. Милиция города охраняла митингующих. На всякий случай, никто на них не покушался. Но милиции нужно было как-то обозначить собственное отношение к событиям.

Правительство не могло подавить мятеж войсками. Во-первых, армию в Грузии еще не успели сформировать. Можно было только рассчитывать на тбилисскую милицию, но это бы оголило их самих. А во-вторых, всё это напоминало карикатуру на те события в Тбилиси, которые они сами только что организовали. Так это и воспринимали обыватели. А никакая власть не может себе позволить быть смешной.

Из центра прислали полномочную делегацию для переговоров. Кокая и остальные вожди категорически не соглашались на компромиссы. Тем временем, митинг на площади продолжался, а полномочная делегация тайно связывалась с тбилисским начальством для уточнения позиции. Мегрелам стали предлагать уступки, улучшающие их положение. Вова Кокая несколько раз выходил к театру и публично обсуждал их со своими последователями.

Наконец, толпа на площади хвалебными криками утвердила соглашение с правительством. Мегрелия будет в составе Грузии, столицей останется Тбилиси. Все налоговые поступления отныне будут оседать на местном уровне. И это еще не всё. Правительство Грузии поддержало требование частично компенсировать мегрелам те убытки, которые они понесли из-за многолетнего притеснения. Центр не будет отныне вмешиваться в назначения местных органов власти, а те чиновники, которые оказались не на высоте, будут немедленно изгнаны. Тбилиси уже даже почти поддержал требование мятежников, о небольшой собственной армии в Мегрелии, и эта идея привела всю площадь в восторг, но Вова Кокая проявил здесь государственную мудрость. Он разъяснил, что содержать армию придется на свои же налоги, а это накладно. Пусть лучше военные расходы несет Тбилиси.

После этого митинг единогласно выбрал Вову Кокая мэром Поти, а приятели Тенгиза заняли высшие позиции в городе. И всё пошло своим чередом.

Тенгиз был более или менее удовлетворен результатом своего опыта, но у Кати эта авантюра вызывала стойкое неприятие. Утешало ее только то, что Вова Кокая теперь вознесется и посещать их будет реже.

— Зачем поднимать людей на бунт, ведь на самом деле не изменилось абсолютно ничего? — выговаривала она Тенгизу. — К тому же, ты пробудил в них самые низменные инстинкты.

— Учти, для начала, что никто не пострадал. А мы, Катюша, получили полезные знания. Мы убедились, что бунты бесполезны, выигрывают лишь зачинщики. И в основе восстаний лежат личные интересы. А самое главное: прогнивший организм с наскока вылечить невозможно, он будет продолжать гнить. Либо требуется длительная и мучительная терапия, либо хирургическое вмешательство. Где бы найти хирурга от бога? Мы знаем, что Ли Куан Ю победил коррупцию в Сингапуре и маленькая страна расцвела. Но он не дал универсального рецепта. Его оружием был страх. А если бы на месте Ли Куан Ю оказался самодур?

32. Плоды независимости

Сразу после ночи саперных лопаток в местных газетах мятежников называли экстремистами, но они быстро превратились в героев. Некоторые вооружились, чем придется, и двинулись наводить порядок в Абхазию. Саперные лопатки не использовали, но погубили там примерно столько же, сколько сами потеряли в Тбилиси. Цели своей, конечно, не достигли; абхазы тоже были патриотами своей пострадавшей родины.

Вскоре все внезапно забыли русскую речь. Двуязычные русско-грузинские вывески на улицах перекроили. Они стали англо-грузинскими. Претензий Кате и другим, таким же, никто не предъявлял, но сторонились, беседу не начинали, отвечали неохотно.

В каждом учреждении раньше было несколько «рабочих лошадей» неместного происхождения, взятых не по блату — чтобы где-то что-то теплилось. Их выгнали и больше не брали никуда. Активность в этих заведениях заглохла. Это, между тем, мало кого заботило: деятельность этих контор и раньше ничего не давала ни уму, ни сердцу. Трудились для галочки, а сейчас их отчеты были никому не нужны.

Тбилисские власти ввели свою валюту, лари, но пока охотились за рублями, а более состоятельные накапливали доллары. Иногда казалось, что в городе осталось единственное исправное звено: дядя Вано и его лошадь.

Но, слава богу, озлобленность не переходила в погромы, как это наблюдалось в некоторых республиках Союза. Тысячелетняя культура все-таки имеет значение.

В итоге чужие постепенно уехали. Все, кто мог. С детьми и стариками, на голое место. Проще всего было перелететь в Адлер на «кукурузнике» и многие стояли в самолете на ногах, как в автобусе. Другие уплывали на барже и шутили, что, слава богу, не под обстрелом. Некоторым удавалось вывезти накопленные ценности, а кое-кто платил за эту попытку жизнью. Не выдержав неустроенности, некоторые коренные жители тоже искали счастья за рубежом.

Катя, волей-неволей, уже и сама ощущала себя бывшей оккупантшей, а Тенгиз подсознательно чувствовал неловкость за власть. Завод в нём теперь не особенно нуждался, и пришло время начать переговоры с московскими приятелями.

Товары исчезли, а очереди часто перетекали в потасовки между законопослушными разинями и теми, кто валил толпой. Семью Тенгиза выручали друзья, у которых уже появились возможности. А Катя подтрунивала над мужем: результаты его эксперимента оказались загрязнены корыстью. Тенгиз не оставался в долгу:

— Ну и как тебе, Катюша, — спрашивал Тенгиз, — реализация твоей мечты?

— Какой именно мечты?

— Самой твоей сокровенной мечты. Отменить государство, жить свободно. Анархия, ведь это мать порядка. Привольнее стало жить? Держава пала, твори и пробуй!

— Зато я, наконец, поняла сходство между анархией и коммунизмом.

— Нашла сходство! Неограниченная свобода и диктатура!

— А сходство есть. В основе обеих систем лежит одна и та же ошибка. Обе они были бы замечательны, если бы люди стали совершенны. Представь себе среду, где живут сплошь Иисусы Христы. Да это коммунизм и анархия в одном флаконе! Ни тебе принуждений, ни ограничений. Нравственные законы — внутри нас. Все свободно творят, что хотят, на благо всех.

— Всё ты верно говоришь. Поэтому-то анархический коллектив не способен выжить. А коммунизм нуждается в диктатуре: как иначе заставить всех быть белыми и пушистыми?

Бондо рос, перешагнул трехлетний рубеж, с родителями говорил по-русски, а с бабушкой переходил на грузинский. У него это очень естественно получалось.