встречала их на работе. Все свободное время растрачивалось в кафе «Добряк». На кухню ее пускали только наблюдать и чистить овощи. Она наблюдала, чистила и выполняла обязанности официантки. Ей вполне нравилось быть при деле, вне пустой квартиры.
Январь заметал снегом город. И ужасы памяти отступили – они затаились, ведь утром восьмого Аня упала в обморок, прямо с нагруженным подносом. В падении она чудом не перевернула столик, сильно напугала юных посетителей. Из носа текла кровь, в сознание ее приводили долго. На локте и колене добавилось ушибов, но Аню ужасало только то, что она одна слышала запах гари. Тимофей отвел ее к матери в поликлинику. Ане измеряли давление, отвели на анализы.
Терапевт прописал таблетки и сон по ночам, Ане запретили переутомляться. Родители обособили ее в тишине спальни, в логове растущих теней страха. Поначалу в комнатах попеременно гас свет, окна запотевали в мороз, а потом в углу спальни вырос мерзкий черный грибок. Аня помешалась на дезинфекции и проветривании, но запах гари будто преследовал ее, вызывая тошноту, вгоняя в депрессию. Родственники списывали ее нервозность на сессию, экзамены, пересдачи. Аня выглядела совсем раскисшей, вздрагивающей после каждого шороха. Окна с наступлением сумерек зашторивались наглухо до позднего рассвета. Темноты и тишины она избегала всеми средствами: бра над подушкой, гомон сериала, музыка в наушниках. По улицам ходила в толпе. По ступеням бежала, разговаривая с кем-нибудь по телефону. И все же ужасы словно лезли из ее мыслей наружу: стекали каплями со стен, парили седыми лентами в полумраке. Скреблись в стекло, под плинтусом, коготками перебирали вешалки в шкафу.
Нашествие страхов усиливалось, смыкало присутствие, растягивая тросы терпения до тонких нитей. И вот вкрадчивому предчувствию наступил конец. Шестнадцатого января обрушилось сообщение брата: «Бабушка в больнице. Приступ».
Аню в Сажной не пустила мама. Дочери оставалось сдать два экзамена. После обмороков и истерик перед зеркалом, ее не рискнули беспокоить. Аню заставили посещать психолога, пока мама слушала прогнозы врачей и дежурила у палаты бабушки: старушка лежала под капельницами и бредила о пожаре. Спустя четыре дня после приступа мама перевела бабушку в больницу Воронежа.
***
– Витя отказывается приезжать. Мне из школы звонили. – Мама ходила вдоль кухонного стола, сжимая смартфон. – К Толе не дозвонюсь! Нужно ехать.
– В Сажной? – Аня опустила вилку, с трудом проглатывая вязкую кашу. – А бабушка? Кто к ней будет ходить?
– Вы. Тимофей знает, какие лекарства брать.
– Она не в себе. Эти крики.
Аня изобразила неподдельный ужас, но мама продолжала задумчивый шаг. Кухня двигалась вслед за ней – зеленая ширма: вправо-влево, шурх-шурх. А за окнами падал снег.
– Витя несовершеннолетний. Он не может у друга жить. Не хватало, чтобы его в приют отправили!
– Мама, не езди туда, умоляю!
Нина хотела повысить голос, но при взгляде на бескровное лицо дочери осеклась. Аня только два дня как ужинала, обмороки прекратились.
– Анюта, милая, побережем нервы. – Погладила ее по распущенным волосам, обняла. – Ничего с бабушкой не случится. Она под присмотром врачей. Проходит курс лечения.
Аня смотрела на маму с невысказанной болью. Ей так хотелось, чтобы она услышала, почему в Сажной нельзя ни ногой, но предупреждение о монстрах из дыма казалось сказкой, как в историях Дины на ночь: «Вспоминая то, что мерещится – кличешь в дом».
– Я поеду. – Аня втянула грудью воздух. – Почему нет, ну? У меня завтра последний экзамен. Я вечером, на поезде.
– Исключено, – мама обхватила себя руками, прилипнув спиной к стене.
За последнюю неделю она похудела от усталости и волнения, и горчичного цвета платье отливало болотной зеленью. Аня настаивала:
– Ты ведь не сможешь там долго пробыть. Ну два-три дня? А Витя упрется, знаешь. Еще и его день рождения, друзья. Я могу там две недели побыть. Легко. Спокойно. – Аня закашлялась от оскомины собственного вранья – ничего легкого. И спокойного. – По рукам? Он ведь на меня обижен. Я помирюсь с ним, он приедет сюда. А? – Она насильно втолкнула в себя вилку с кашей. – Хорошо придумано? Я все исправлю. – Аня жевала без аппетита и нервозно косилась на седеющий город. – Мы поладим.
Мама с подозрением слушала дочь, пальцем потирая дисплей телефона.
– Аня, не думаю, что это хорошая идея. Я старше, я поговорю с учителями.
– Позвони им. Если что случится с бабушкой?! – воскликнула Аня, заламывая руки. – Она ведь только тебя узнает. С врачами ты договаривалась. – Аня уставилась в одну точку, бледнея от мысли: – А если она… Я ведь не смогу… Только не похороны.
И это подействовало.
Аня утешала мать, что остаться рядом с бабушкой – разумно, исключительно правильно. Аня почти ровесница брату. Они вместе выросли. Вопрос только в решительности, в желании найти компромисс. Приедет дядя Толя, и Аня не позволит ему напиваться до чертиков, потушит любой скандал. Она будет звонить каждый день. Близилась ночь, маму подкосили хлопоты последних дней. Доводы сработали.
Свет опять пустился в прятки.
Двадцать второго января Аня отправилась в Сажной.
Глава 8. Монстр
Куцая стрелка настенных часов неисправно подрагивала возле тройки. Витя сверился с наручным циферблатом. Часы в классе опаздывали на двадцать минут, превращая день в один бесконечный урок.
Доска на стене отличалась безукоризненной чистотой. Неудивительно. Сегодня дежурили сестры Евлаховы – Ксюша и Алена – активистки школы и звезды местной самодеятельности. В школе единой формой считались синие пиджаки с эмблемой, которые сестры обкалывали яркими брошами, булавками и значками. Они носили юбки с завышенной талией, полупрозрачные блузки или короткие свитера. Ногти неизменно заострялись, пальцы серебрились кольцами, а волосы гладко стелились по спине. Их подружки напоминали клонов.
На первой парте сидела самая наглая из Евлаховых, Ксюша. Она уничтожала Витю брезгливым взглядом, в то время как он в тысячный раз мысленно клеймил ее низкорослой пиявкой с губами клоуна и поросячьими глазками.
– В субботу мы узнавали цены, – сообщила Ксюша, осматривая лица уставших одноклассников. Парни слова пропускали мимо ушей, глазея в прореху между пуговицами на ее рубашке. – ХАММЕР от трех тысяч. Это только прокат, без бантов.
Витя негодующе оглянулся на класс. Сутулые фигуры школьников тонули в бледной серости огромных окон. Ни звука возражения. «Теперь им лимузин приспичило. ХАММЕР в бантах?» Витя озадаченно поерзал на стуле, нечаянно зацепив стенд прав и обязанностей учащихся. Ксюша пришпилила его взглядом к стене.
– А сколько уже в складчине? – спросил Даня Сахно, вяло перекидывая мощный вес тела вправо.
Ребята уже порядком устали от нудной летучки, затеянной сестрами. Алена Евлахова оккупировала учительский стол. Золотые кудри скрывали часть лица,
