Книга Я? - Петер Фламм

Я оглушен, ничего больше не слышу, неужели это та самая женщина, тот же человек? Где же красота, образование, элегантность, преданность, любовь? Все это лишь видимость, обман, что я здесь делаю, прочь.

Я больше не оглядываюсь, пусть будет так, она мерзкая и подлая, прохожу через гостиную, на столике все еще стоит нетронутый чай, бульотка парит, надо бы погасить огонь, вот чай, и его никто не пьет, его придется вылить, вообще-то очень смешно, все это смешно, не ожидал такого от Нерона, как ему это в голову взбрело, он как человек, ходит как я, мы поднимаемся в какую-то квартиру, а потом выходим на улицу, человек все время поднимается и спускается по лестницам, а между лестницами идет по улице, так уже было однажды, где-то стоит у окна человек и зовет, все время зовет, и кто-то заходит с улицы, я захожу и поднимаюсь по лестнице, лестницы все время разные: широкие, светлые и радостные или узкие, тесные и мрачные, ведущие к нищете и смерти.

За мной захлопывается дверь подъезда, что-то произошло, что-то улажено, это тоже был долг, сейчас я наконец действительно исполнил свой долг, а вообще, а вообще нет? она ненавидит меня, угрожает, что она может сделать, она как клоп, хочет укусить, раздавишь ее — и вылезет желчь.

Еще и лилии у нее остались, я их совсем не для нее покупал, сломала одну, казалось, будто они в крови, пусть он поостережется, пусть они все поостерегутся, надо было купить белые, лилии должны быть белые, это похоронные цветы.

Я крайне подавлен, все напряжение прошло, теперь я свободен, но я опустошен, что толку от одной свободы, нужно заставить ее расцвести, освобождение еще не счастье, надо было пойти за той девушкой, тогда бы я знал дорогу к ней, мог бы ее проводить и помочь и помогать дальше… я знал бы дорогу.

А так я брожу теперь по улицам, разве не было у меня цели, разве не было уже все хорошо, включен в ряды живых, да, я хочу домой, сколько ты ждала, четыре дня смотрела в окно и все ждала, в конце концов отодвинула стул и не плакала, нет, ни слезинки. Ох, я так переполнен тоской, у матери есть ребенок, включен в ряды живых, потом мать умирает, а ее голос ищет и зовет, ищет и зовет… пока ее не найдут.

Уже темно, на улице сумерки, из домов, из контор, из магазинов устремляются люди, зажигаются первые фонари, они еще маленькие, желтые и круглые, словно для себя, весь свет исходит снизу, от серебряного асфальта, наверху дома в серо-фиолетовой тени, мне кажется, будто я иду по открытому тоннелю, воздух теплый, воздух усталый, люди идут словно ссутулившись, вот я на Потсдамер-плац, меняются сигнальные таблички, людской поток останавливается и течет дальше, я иду в толпе, через площадь, вот я на вокзале, иду к стойке, держу в руке билет, поднимаюсь по широкой лестнице, здесь много людей, они несут в чемоданах свое имущество, на лицах возбуждение, я иду один, я один, сам по себе, как под тяжелым колоколом, у ограждения люди столпились в темную кучку, барьер падает, толпа сбивается и просачивается через узкое горлышко, они ругаются, смеются, теперь они свободны, бегут с чемоданами, с коробками и тростями, тащат груз и все равно будто вприпрыжку по перрону, я медленно иду между ними, стою у вагона, отчужденно смотрю на них, как они неловко, полубоком, протискивают себя и багаж в вагон, я тоже медленно вхожу, внутри тоже беготня, спешка, столкновения в узком проходе, наконец-то, наконец-то нашли купе, нашли место, кладут багаж на сетку наверху, опускают окно, ведь нужно впустить воздух после всего этого, а внутри он как будто стоит, спертый, душный и словно запылен тысячелетиями.

Я занимаю свое место в углу, место у окна, Нерон ложится у моих ног, я разрешаю ему запрыгнуть на сиденье, опять выхожу из вагона, иду по перрону, будто что-то забыл, делаю вид, что хочу выйти за ограждение, вернуться в город, может, я просто заблудился, смотрю на большие, тускло освещенные часы, еще пять минут, поднимаю глаза к большому своду крыши, в пространстве тут и там отдельные пятна желтого света, смотрю через большую арку, дорога уходит в ночь, там огни наверху и внизу, золотые, красные и зеленые, на мгновение закрываю глаза, во мне странный гул, я слышу возбужденное дыхание локомотива, маленькая тележка с багажом, легко, тихо и беспокойно позвякивая, прокатывается сама собой прямо у моих ног, чей-то голос протяжно выкрикивает: “Cakes… «Сиеста», ночной отдых”, — будто магометанин призывает на молитву, еще две минуты, человеческая масса потянулась к поезду, кричат “Посадка!”, опускаются окна, оттуда высовываются головы отъезжающих, смотрят вниз на поднятые головы провожающих, по дуге между ними, как по мостику, еще переходят слова, я стою один у своего окна, кто будет со мной говорить, мне некому и нечего сказать, поезд трогается, выскальзывает из-под крыши, еще немного тянет за собой машущих, плачущих, кричащих людей и словно выбирается из темной оболочки, упруго покачивается на нескольких стрелках, редеют золотые и красные огни, пролетают мимо две ярко освещенные пригородные станции, пригородный поезд на соседнем пути пытается ехать наперегонки, но быстро сдается, я вижу людей в освещенных купе за стеклами, маленький пыхтящий паровозик, из трубы в красном зареве летят вверх золотые искры, наконец полная темнота, лишь несколько фонарей еще проносятся мимо, дальше путь свободен, путь в ночной простор.

Я возвращаюсь на свое место, Нерон снова ложится под сиденье, вскоре я закрываю глаза, тут как в комнатке, комнатка едет по местности, жарко, под потолком горит круглая электрическая лампа.

Напротив меня сидит девушка, пряди прямых светлых волос обрамляют бледное усталое лицо, на ней ветровка, нежные ступни в грубых коричневых сапогах, рядом с ней на серой сидушке пожилая дама, возможно учительница, морщинистые щеки втягивают воздух, она не торопясь надела очки и углубилась в чтение книги, в купе еще трое мужчин, один снял пиджак, жилет расстегнут, сменил сапоги на домашние туфли, видны его серые шерстяные носки.

Вскоре заходит проводник и проверяет билеты, один из пассажиров сойдет уже через три