все просто и излучала вокруг себя наивную, но светлую жизнерадостность. Даже в тяжелые минуты жизни с нею было легко и утешительно. Одно только обстоятельство омрачало ее нынешнюю жизнь: с тех пор как она начала учиться, у нее оставалось гораздо меньше времени для занятий с ее любимцем Сергунькой, которого она реже теперь навещала в доме Михалёвых.
Глава 3
После заседания Ленгубисполкома Мария Сергеевна наведалась в редакцию «Красной газеты», и туда же за ней заехал член Ленсовета и активный деятель Коминтерна Давид Моисеевич Вышевич. Беспокоясь из-за плохой погоды, он предложил подвезти Марию Сергеевну до дома — и заботливо укрыл ее плечи неброской, но изящной подбитой мехом тужуркой.
В последнее время Вышевич чаще, чем следовало бы, думал об этой энергичной и деятельной, привлекательной женщине. Его сестра нашла Марию выдающейся личностью, отметив ее полный женственности облик, парадоксально сочетавшийся с аналитическим умом и логическим мышлением. Хотя Давид Моисеевич и не разделял многих политических взглядов Марии Сергеевны, например участия в создании «Рабочей оппозиции» и развитии профсоюзных организаций, противостоящих растущей бюрократизации государства, равно как и ее выступлений против закрытых распределителей для партработников, — тем не менее он не мог не покориться ее обаянию. Мария Сергеевна тоже выделяла Вышевича за незаурядный ум и деликатность. Кроме того, ей импонировала его страстная привязанность к ней и ее сыну, Сереженьке.
Отпустив машину у дома, они немного прошлись по скрипящему, посеребренному лунным светом снежку и поднялись наверх. В прихожей появилась закутанная в плед Софья Павловна, уже приученная к поздним возвращениям дочери и к поздним же визитерам. У дверей детской она предупреждающе подняла руку и шепотом пояснила, что Сереженька спит. Мария Сергеевна и Давид Моисеевич, стараясь не шуметь, проследовали в столовую. После ужина тет-а-тет Давид Моисеевич как бы ненароком взял руку Марии Сергеевны и выразительно заглянул в глаза. Та встала и подошла к окну, задергивая занавеску. Давид Моисеевич тихонько приблизился, внимательно посмотрел на нее, как бы спрашивая разрешения, — и, деликатно обняв, туго поцеловал в губы… Мария Сергеевна чуть отклонилась, нечаянно уронив фотографию в рамке, стоявшую на комоде, и вздрогнула от резкого звука. Она подняла фото: с выцветшей карточки на нее веселыми глазами смотрел молодцеватый матрос с густыми непокорными кудрями, выбивавшимися из-под бескозырки, — сердце ее дрогнуло… Побледнев, она смущенно произнесла:
— Простите, Давид Моисеевич, не могу… В другой раз…
Недовольный Вышевич не подал вида — он умел выжидать и считал желаемое развитие событий вопросом времени. Он извинился и галантно распрощался. Проводив его и затворив дверь, Мария Сергеевна прижалась спиною к стене и задумалась: ее раздирали противоречивые чувства. На следующее утро она появилась на службе невыспавшейся, с головной болью и внутренним раздражением, но Давид Моисеевич вел себя с безупречной предупредительностью и ничем не выказал своего разочарования, а Мария Сергеевна ни в малой мере не позволила своему недомоганию отразиться на работе.
* * *
Распаренная Настасья в туго подвязанном фартуке помешивала поджарку для супа, а другой рукой ловко поправляла соседнюю кастрюлю на плите. Обернувшись на настойчивый звонок, она отложила половник и поспешила в вестибюль. Туда же из гостиной просунулась любопытная головка хорошенького белобрысого мальчика лет пяти, и Настасья, проходя, любовно потрепала его по кудрявой макушке:
— Одуванчик мой!
Мальчонка ответил ей славной белозубой, еще не щербатой улыбкой и ожидающе уставился на входную дверь. Настасья загородила его от потока холодного воздуха с лестницы и отворила высокому, коротко остриженному человеку в толстом овчинном тулупе. Тот назвал домработницу по имени и, в ответ на вопросительный взгляд, представился фронтовым товарищем комиссара Михалёвой.
— Воевали вместе, еще в восемнадцатом, а теперь вот — проездом в Питере, решил повидать и адрес разыскал… — пояснил он и, заметив белоголового мальчугана, выглядывавшего из-за широкой цветастой Настасьиной юбки, прервал разговор и, затаив дыхание, присел и ласково поманил его: — Тебя как зовут, сынок?
— Сережа, — покладисто ответил ребенок звонким голосом.
— Ах ты мой соловушка… Сколько ж тебе лет?
Ничуть не смущаясь, мальчик бойко ответил незнакомцу. Настасья, инстинктивно загораживая ребенка, попросила удостоверить личность — пришелец выпрямился и полез за документами, и тут его окликнула вышедшая за Сережей Софья Павловна:
— Позвольте полюбопытствовать: ваше имя-отчество?
Гость, распознав хозяйку по властному голосу, представился Панкратием Клементьевичем Телешевым и вкратце повторил свою историю. Софья Павловна медленно проговорила:
— Что-то я не припомню, чтобы при мне упоминали такого товарища… Вы где именно воевали тогда?
Телешев ответил и, повинуясь недоверчивому взгляду седой женщины, протянул ей документы. Та прочла и еще раз пристально посмотрела на незнакомого красивого мужчину с волевым лицом и внимательными глазами.
— Дядя, а вы в гости к маме пришли? — потянул его снизу за штанину просочившийся через Настасьино «заграждение» малыш.
— Да, в гости… приехал… Издалека приехал, Сергунька, — снова присев, мягко ответил гость, оглядывая лучащимися глазами всю ладную фигурку мальчугана.
Софья Павловна интуитивно уловила в его голосе искреннюю ласку по отношению к ее баловню Сереженьке, и это расположило женщину:
— Ну что ж, проходите. Правда, Марии Сергеевны сейчас нет, но вы можете подождать в гостиной. Анастасия, помоги, голубушка, гостю раздеться!
Сняв валенки и проходя в гостиную, Телешев приметил уют и опрятность в доме, несмотря на лежавшие на полу детские книжки и разбросанные кубики. С позволения хозяйки он присел на стул, но скоро, завязав беседу с неотступным Сережей, которому Софья Павловна тщетно пыталась внушить, что докучать нехорошо, самовольно перебрался с ним на диван. Панкратий Клементьевич общался с мальчуганом с видимым удовольствием и скоро узнал, что маму зовут Марией Сергеевной, что ходят гулять они в ближайший скверик и там есть славная горка. Что раньше они все время гуляли с его «старшей подружкой» Линой, а теперь Линка переехала и приходится отправляться на прогулки с Настасьей, и это очень неудобно, оттого что Настасья неуклюжа и не умеет бегать наперегонки, строить снежные крепости и кататься на коньках. Что соседскую кошку зовут Дусей и что его папа далеко, выполняет важное военное задание, — при этих словах мальчик оттопырил нижнюю губу, искоса поглядев на собеседника, оценивая произведенное впечатление. Софья Павловна, маячившая тут же и тщетно пытавшаяся увести Сережу в детскую, сразу же поспешила вмешаться и перевести разговор в иное русло, а также извинилась за надоедливость внука. В ответ Панкратий Клементьевич великодушно рассмеялся и стал уверять, что не стоит беспокоиться: для него общение с таким милым и бесхитростным ребенком — истинная отрада.
— Так у вас, наверное, тоже дети есть, — догадалась Софья Павловна, удивляясь нежданной
