имеется! — прибавил он примирительным тоном, похлопывая себя рукавицами. — А морозец у вас знатный! Мерзнем, ребята?
Патрульные переглянулись: выговор и складная речь выдавали в парне городского жителя.
— Да-а-а… Работа собачья, — пожаловался патрульный, возвращая документы, — а что на завод идешь — дело: тут нынче спецы ой как нужны! Тебе какую улицу-то надо? Сейчас подскажем, чего тебе плутать зря по холоду…
Глава 2
В расположенной амфитеатром, ярко освещенной, но неуютной, плохо протопленной аудитории Первого Ленинградского медицинского института шла лекция по биологии. Слушатели отчаянно мерзли в накрахмаленных колпаках и халатах, надетых поверх телогреек. Преподаватель обильно и красноречиво вплетал элементы марксистско-ленинской теории в полотно лекции, а студенты время от времени поворачивались один к другому и, многозначительно тараща глаза, передавали по ряду скрученную записку — и тут же принимали самый серьезный и сосредоточенный вид. Они сочиняли совместную поэму на свободную тему — таким образом, чтобы каждому последующему «поэту» оставались открыты только две рифмованные строчки предыдущего автора. В перерыве они разворачивали плоды своего стихоплетства и хохотали над содержанием, которое иногда принимало неожиданно вычурную форму. Остроумные комментарии и веселый смех ослабляли сосущее чувство голода, так что даже самые серьезные из студентов с улыбкой прислушивались к общему гомону.
До конца учебного дня оставалась последняя пара лекций, затем предстояли лабораторная по общей физиологии и курс препарирования в провонявшей формалином анатомичке.
Закончив занятия, маленькая усталая студентка, обладательница черно-смоляных кудрей, серьезных вишневых глаз и миловидного лица, сохранявшего девичий овал несмотря на отчаянную худобу, на выходе из анатомического зала нос к носу столкнулась с мужчиной лет сорока или чуть более в зимней форме военного моряка.
— Вот спасибо, Виктор Лаврентьевич, что нашли возможность встретить меня!
— Как же я мог пренебречь вашей безопасностью, Капитолина Ивановна, — ведь почти ночь на дворе, темень непроглядная! Я только шел и вспоминал, не перепутал ли чего-нибудь: ведь вы, кажется, прибираетесь в операционной у профессора Клочковского по средам, пятницам и субботам, а сегодня только вторник.
— Правда ваша: трижды в неделю, — заметила девушка, неспешно укладывая халат и шапочку в ранец и стараясь не помять накрахмаленную отутюженную форму. — Надо бы почаще — по экономическим соображениям, — да боюсь, учебному процессу повредит. Действительно, за окном уже темным-темно, а у меня на сегодня еще материала перелопатить — невпроворот!
— Если желаете, я мог бы всегда встречать вас после работы — и незачем Аркадию Александровичу раньше времени отлучаться и напрасно беспокоиться…
— Полноте, оставим доктору Горелому эту почетную обязанность: ведь вам скоро опять в поход, и мне придется заново договариваться с милейшим Аркадием Александровичем, чтобы наши поздние маршруты к дому относительно совпадали в пространстве и времени, — возразила Капитолина, ловко продевая рукава в придерживаемую Берингом куцую облезлую шубейку и запахиваясь. — А вот вам совершенно ни к чему лишний раз проделывать эдакий путь по морозу, тем более что толщина вашей нынешней шинели меня отнюдь не вдохновляет…
— Увы мне, Капитолина Иоанновна! Неужели вы полагаете, что злые балтийские ветра менее коварны нынешних температурных перепадов в Петрограде, и что я к ним непривычен? Впрочем… я не слишком навязчив?
— Пожалуй, — шутливо ответила девушка. — Но… я прощаю вам, — и она уверенно взяла Беринга под руку: — Пойдемте скорее: наверняка вы опять не стали ужинать без меня и остались голодным! Когда же вы осознаете неуместность этой жертвы!
Проигнорировав последнее замечание, офицер отступил на полшага, галантно придержал дверь, пропуская вперед спутницу и не обращая внимания на насмешливые взгляды сокурсников Капитолины.
Они двинулись, лавируя среди жестких слежавшихся сугробов, отворачиваясь от промозглого ветра, вздымавшего снежные гейзеры, от которых мгновенно стыли руки в перчатках и до колотья немело лицо. Беринг, непроизвольно ускорив шаг, старался по возможности загораживать от яростных порывов ветра юную спутницу. Капитолина же словно не замечала леденящего душу холода и, приумолкнув, твердила про себя Иисусову молитву, изредка непроизвольно потирая онемевшее лицо и взглядывая на далекое звездное небо. Разговаривать на ветру не представлялось возможным, да им и не нужен был светский разговор: это были старые друзья, и им было удобно молчать вместе и думать — каждый о своем.
Добравшись до дому, поднялись с черного хода — шикарная мраморная парадная лестница с остатками отодранных ковров была заколочена и загажена, — они прошли в просторную, уютную квартиру. Виктор Лаврентьевич давеча протопил камин в гостиной и печь в Капитолининой комнате. Скромный ужин в виде вареного картофеля с кислой капустой был аккуратно сервирован в столовой и заботливо прикрыт белоснежной салфеткой.
* * *
Около года назад Мария Сергеевна, используя личные связи с наркомвоенмором, способствовала направлению товарища Беринга на должность помощника командира на эсминце Морских сил Балтийского флота.
Когда был поставлен вопрос об «уплотнении» его питерской квартиры, тем более что большую часть времени он проводил теперь на службе, — изобретательная Мария Сергеевна предложила подселить к товарищу Берингу «трудовой элемент» — Капитолину. Полгода спустя девушка успешно сдала экзамены в мединститут и перешла в разряд студентов, подрабатывая, однако, в одной из недавно открывшихся частных клиник — у профессора того же института. Подселение знакомых и студентов во избежание потери жилплощади было широко распространенной практикой, и Беринг, чуть поколебавшись, согласился. Капитолина же была в восторге от возможности каждый день видеть «капитана», общение с которым ставила высоко.
Одинокий Беринг скоро оценил по достоинству соседство славной девушки, с которой подружился крепче прежнего. Энергичная и изобретательная, она находила время выстаивать очереди за билетами в филармонию и вытаскивала замкнутого соседа «на люди»: то на концерты, то на выставки, то на заседания студенческого христианского кружка, который, хотя и был экуменическим по сути, позволял вести проповедь православных ценностей среди молодых людей различных христианских конфессий. Развеивая мрачное одиночество моряка, Капитолина старалась исподволь восстанавливать его забытые детские привычки к посещению воскресных служб. Беринг по-отцовски уступал ей, поддаваясь на ее милые наивные порывы, и брал на себя заботу об ее материальном благополучии. Капитолина же стремилась по возможности угодить хозяину, поддерживая чистоту в доме.
Единственное, что недолюбливала Капитолина, — это круг старых знакомых Беринга, с которыми тот периодически обменивался визитами. Некоторые гости вели себя с девушкой высокомерно по причине ее плебейского происхождения, переходя при ней на французский всякий раз, когда обсуждались щекотливые политические вопросы. Но Капитолина держала свое мнение при себе и ни разу не обнаружила, что большей частью понимает их разговоры. Беринг, как только мог, старался смягчать острые углы, рекомендуя Лину как своего преданного друга.
Поскольку Капитолина обладала незлобивым и незлопамятным характером, была неприхотливой и естественной, она принимала
