что случилось. Часть меня почувствовала облегчение, но другая часть чувствовала себя в большей безопасности рядом с ним. Я не мыслила здраво, когда убегала из того кафе, мне просто нужно было уйти от этого мужчины, который преследовал меня. Я боялась, что мое влечение к Хамильтону может разрушить новый брак мамы. Не говоря уже о том, что это вызовет новые слухи.
Несмотря на то, что охрана была припаркована на стоянке возле дома, а рядом спала мама — мне все равно было страшно.
Сеинт не выглядел угрожающе, скорее жутко, странно и агрессивно. Меня больше пугало его вторжение в мою личную жизнь, чем его постоянно присутствие.
Если бы у него не было пушки, я бы смогла хорошенько надрать его тощую задницу. Именно его непредсказуемость и власть, которую он имел надо мной, делали его более угрожающим.
Мой телефон, лежащий на тумбочке, завибрировал. На экране высветилось сообщение.
Хамильтон: С тобой все хорошо?
Я: Не могу уснуть.
На экране то появлялись, то пропадали точки, которые означали, что он набирает текст. Когда от него наконец-то пришло сообщение, я крайне удивилась вопросу.
Хамильтон: Почему ты убежала из кафе?
Я закусила губу, пытаясь понять, как ответить таким образом, чтобы это звучало разумно.
Я: Думаю, я была в состоянии «бей или беги», поэтому ушла оттуда так быстро, как только могла.
Хамильтон: Это было так странно, я чертовски волновался за тебя. Если бы ты была рядом со мной, я бы перегнул тебя через свое колено и отшлепал твою шикарную задницу до красноты.
Я сглотнула и, не моргая, смотрела на его сообщение, перечитывая еще раз, и еще раз, и еще раз.
Встав с кровати, пошла в гостиную, оставив маму спать одну. К тому времени, как я умостилась на кожаном диване, Хамильтон успел прислать мне два сообщения.
Хамильтон: Ты где?
Хамильтон: Лепесток, вернись. Не нужно бояться.
Я: Я и не боюсь.
Хамильтон: Нет, боишься. Так чего же?
Проведя языком по нижней губе, схватила одеяло и набросила на голые ноги.
Я: Сеинта. Разрушить новый брак мамы. Не быть достаточно хорошей.
На самом деле два последних пункта я не отправила. Это как-то слишком лично, и я не уверена, что Хамильтон успел заслужить мое доверие. Мы едва ли знали друг друга. Влечение однозначно было, но что-то большее? Не думаю.
Хамильтон: Хочешь, чтобы я помог тебе подумать, о чем-то другом?
Я: Что ты задумал?
Эти дразнящие точки несколько раз моргнули в чате, а я, затаив дыхание, ждала от него сообщения. Прошли минуты, и я уже практически полностью была уверена, что не получу ответа, но мой телефон зазвонил:
— Алло, — ответила я уставшим голосом.
— Во что ты одета? — спросил Хамильтон глубоким голосом. Эта клишированная фраза прозвучала бы скучно в устах любого, но только не в его.
— В удобную футболку, — призналась я, а Хамильтон усмехнулся.
— Это сексуальная удобная футболка?
— Это обычная белая широкая футболка, которую я ношу с тринадцати лет. Раньше она была мамина.
— Я уже представил тебя в ней. Футболка доходит до середины бедра, а твои соски просвечиваются сквозь тонкую ткань. — Мое дыхание сбилось от его хриплых слов. — Ты одна?
Я судорожно вздохнула и осмотрела гостиную:
— Не совсем, мама спит в комнате.
Хамильтон застыл на секунду, а потом продолжил говорить:
— Тебе не нужно ничего говорить или делать, просто слушай меня, хорошо?
— Хорошо, — промямлила я.
— Вера, я чертовски взбешен, что наша ночь пошла не по сценарию, потому что хотел привезти тебя домой и попробовать на вкус. — Его слова выбили меня из колеи.
— Мы не можем…
— Прямо сейчас мы можем делать все, что только захотим, мы просто разговариваем. — Я услышала, как он втянул воздух. — Я представляю, как уложил бы тебя на свою кровать и снял бы ту твою сексуальную юбочку. Твои чертовски красивые бедра дрожат, а твоя киска очень скользкая.
Мое дыхание участилось, и я тронула свою промежность свободной рукой.
— Ты, однозначно, сказала бы, что это ужасная идея, потому что ты хороший человек и не хочешь принести неприятности людям, которых ты любишь, и потому что тебя учили, что твое тело — маленькая розочка, подходящая для вазы на праздники. Но…
Мою грудь сжало.
— Но? — спросила я, а Хамильтон засмеялся.
— Но я слишком эгоистичный и не позволил бы тебе отговорить меня от самого лучшего пира в моей жизни. Ах, Вера, ты бы извивалась на моих простынях. Я бы попробовал каждую часть тебя. Сосал бы твой нуждающийся клитор, пока ты не стала бы тереться об мое лицо, дергать меня за волосы и трястись всем телом.
— Черт, — выругалась я.
— Я разорву тебя на куски, буду жевать твои шипы и вдыхать твой сладкий аромат. Сожму тебя в своих руках и погублю, Лепесток.
Почему мне казалось, что это самая горячая вещь, которую мне кто-либо когда-то говорил?
— Лепесток, мм? Мне кажется, тебе очень нравится это прозвище, — ответила я.
— Мне больше нравится мысль о том, чтобы трахнуть тебя.
Я представила Хамильтона, лежащим на кровати, его мускулистая рука закинута за голову, а обнаженная грудь, поднимается и опускается с каждым вздохом. Вероятно, он ухмылялся, поднося телефон к уху и ожидая мой стон от его горячих слов.
Я оглянулась на дверь своей спальни, думая о маме и обо всем, чем она пожертвовала, чтобы дать мне хорошую жизнь. Мне нужно сделать все одну вещь: перестать наслаждаться ухаживаниями Хамильтона.
— Знаешь, это же ничего не значит, — продолжил Хамильтон. — Мы просто два человека с безумной химией, наслаждающиеся обществом друг друга. Ты спрашивала меня ранее, разрушал ли я чью-то жизнь? — сказал Хамильтон мягким голосом.
— И?
— И, оказывается, у нас намного больше общего, чем я думал, — признался он.
Что это значило?
Я вздохнула. Как бы весело это не звучало, Хамильтон не стоил такого риска.
— Спокойной ночи, Хамильтон, — прошептала я.
Хотела бы я видеть его лицо. Представляю, как он торжествующе улыбался, как будто слышит нерешительность в моем голосе. Если бы я была другой девушкой, наверное, приехала к нему на такси и позволила ему делать все восхитительно грязные вещи, которые он обещал.
Но я не была никем другим как Верой Гарнер, ненужной дочерью жертвы.
Глава 9
— Детка, все хорошо? — спросила мама, смотря на меня поверх своей чашки.
Она пила латте без кофеина, в котором было
