ряда наступательных операций, направленных на базы неприятеля»[239]. Захват дороги на Иерусалим должен был способствовать объединению стратегически важных районов страны. Ѓагана выполняла ведущую роль в планировании этой операции; Эцель и Лехи согласились участвовать в наступательных действиях, но Бегин, по всей вероятности, участия в планировании не принимал.
К 6 апреля Ѓагана успешно нейтрализовала основные арабские силы в западной части Иерусалима, и на следующий день конвой из 63 грузовиков с продовольствием, горючим, боеприпасами и подкреплением без потерь прибыл в Иерусалим. Однако военные успехи Ѓаганы оказались недолговременными. На следующий день битва за Кастель, небольшую арабскую деревушку в нескольких километрах от Иерусалима, разгорелась с новой силой. Первоначальный приказ, отданный 2 апреля, категорически запрещал бойцам Ѓаганы разрушать деревню. Однако новый приказ о захвате Кастеля, от 8 апреля, настаивал на разрушении домов в деревне — похоже, что командование осознало, что иначе поставленную задачу выполнить невозможно. Война становилась все более грязной[240].
Командование Эцеля подчеркивало необходимость взятия другой деревни, Дейр-Ясин, также находившейся неподалеку от Иерусалима, по дороге в Тель-Авив, поскольку она была расположена на равнинном участке, который можно было использовать в качестве аэродрома; успешное осуществление этой операции имело бы стратегическую важность для битвы за Иерусалим. Для взятия деревни было решено объединить усилия с Лехи. Дейр-Ясин и соседний еврейский квартал Гиват-Шауль в августе 1947 года подписали между собой договор о ненападении. Однако Давид Шалтиель, командующий силами Ѓаганы в районе Иерусалима, одобрил эту инициативу Эцеля. Захват деревни Дейр-Ясин отвечал стратегическим планам операции «Нахшон», обеспечивая подход к Иерусалиму с запада. Ежедневная газета израильского рабочего движения «Давар» сообщила о стрельбе снайперов со стороны деревни; эта информация могла способствовать решению Ѓаганы поддержать операцию Эцеля, хотя в дальнейшем она не была полностью подтверждена[241].
Как бы то ни было, при планировании этой операции не ожидалось значительного сопротивления с арабской стороны; большинство арабских населенных пунктов в этом районе практически не оказывало сопротивления. Эцель и Ѓагана полагали, что уже при первых звуках автоматной стрельбы неприятель обратится в бегство.
В действительности же ситуация сложилась иным образом. Девятого апреля, на рассвете, бойцы Эцеля и Лехи, а также несколько десятков недостаточно вооруженных и плохо подготовленных добровольцев выступили в направлении деревни Дейр-Ясин. Бегин, в соответствии с правилами, давно установленными Жаботинским, требовал заранее предупреждать гражданское население о намечающихся военных действиях, и потому планировалось направить к деревне грузовик с бойцом Лехи в качестве водителя, чтобы на арабском языке призвать мирных жителей покинуть свои дома или укрыться в убежище.
Однако на подступах к деревне отряды Эцеля и Лехи, планировавшие наступление с двух сторон, оказались разделены, и связь между ними была утрачена. Бойцы Эцеля вошли в деревню с востока и юга, приблизительно в половине пятого утра, и тут же были встречены снайперским огнем из домов. Завязалась перестрелка. Тем временем грузовик Лехи попал в импровизированную противотанковую ловушку и не смог подойти к деревне достаточно близко. Из его громкоговорителей доносилось: «Вас атакуют превосходящие силы. Для вас открыт западный выход из деревни, в направлении Эйн-Карема. Уходите как можно быстрее. Не надо медлить. Наши силы наступают. Бегите в сторону Эйн-Карема». Однако предупреждение прозвучало уже после начала боя, и его едва ли можно было слышать из-за раскатов автоматной стрельбы. Встретив неожиданное сопротивление со стороны жителей деревни и — что не исключено — иракских добровольцев, плохо подготовленные бойцы Эцеля, не знакомые с тактикой уличных боев, приняли опрометчивое решение бросать ручные гранаты в те дома, откуда стреляли снайперы. Когда заместитель командира отряда Эцеля Йеѓуда Лапидот осознал, что таким образом взять эти дома не удастся, то попросил командира Мордехая Раанана разрешить применение тротила. Таким образом было взорвано десять или более домов деревни.
К четырем часам пополудни деревня была взята, но невероятно высокой ценой. Пять бойцов Эцеля и Лехи погибли, тридцать один получили ранения[242]. Число погибших жителей деревни было велико; командиры Ѓаганы, прибывшие ближе к вечеру на место кровавой бойни, в ужасе покинули деревню.
Бегин, за которым все еще охотились англичане и который поэтому продолжал скрываться в Тель-Авиве, первоначально получил лишь отрывочные и путаные сведения о том, что операция закончилась успешно. Выступая по радио, он объявил об успехе миссии, в ходе которой «впервые приняли совместное участие бойцы Эцеля, Лехи и Пальмаха»[243]. Однако вскоре стала поступать новая информация, согласно которой погибли 240 или даже 254 араба, включая женщин и детей. Были также сообщения о причинении увечий, насилии и мародерстве, о детях, которых силой отрывали от матерей, о жителях, посаженных в грузовик, отвезенных на окраину деревни и расстрелянных в упор. Печальная ирония заключается в том, что у всех сторон имелись основания фальсифицировать масштабы этой резни. Арабы были заинтересованы в получении международной поддержки, Ѓагана и Еврейское агентство получили возможность дискредитировать Эцель и Лехи, тогда как некоторые командиры Эцеля и Лехи не отрицали сведения и вымыслы о зверствах, в надежде, что эти слухи могут напугать арабов из соседних деревень и побудить их к бегству. Не исключено, что на это же надеялся и кое-кто в Ѓагане.
Слухи и домыслы распространялись подобно лесному пожару. Информация стала достоянием и международной общественности. Хотя это навряд ли была самая кровавая битва за всю войну, тем не менее она вскоре получила название «резня в Дейр-Ясине», и это название сохранилось во многих источниках и по сей день.
Бен-Гурион, Ѓагана и Еврейское агентство поспешно выразили сожаление. При этом, как и в случае с взрывом в гостинице «Царь Давид», они всячески отрицали свою причастность к происшедшему. Высшее командование Ѓаганы осудило проведение операции, выразив свое «сожаление и глубокое отвращение». Ненависть к Бегину, равно как и борьба между Бен-Гурионом и Бегином, достигли высшей точки. Шалтиель не остановился перед клеветой, заявив, что Ѓагана не давала своего согласия на эту операцию, и назвав происшедшее «преднамеренной акцией, имевшей своей целью лишь убийство и кровопролитие». Бен-Гурион направил письмо с извинениями королю Иордании Абдалле.
Бегин оправдывал свое решение взять деревню и настаивал на том, что ее жители слышали предупреждение, но отказались покинуть свои дома. В свойственной ему манере он принял на себя личную ответственность за понесенные жителями деревни потери, и вскоре после случившегося на стенах домов были расклеены плакаты, где говорилось: «Мы выражаем глубокую скорбь в связи с тем, что среди пострадавших были женщины и дети». Когда ему показали документ, в котором Ѓагана давала Эцелю зеленый свет на проведение операции, Бегин выступил по радио и
