Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
с красной маленькой ручкой переживёт, лёжа в мусорном сумраке, и тебя, и меня. (Говорят, у китайцев такая пипочка-ручка зовётся «жемчужина». А мы её своею рукою…)
За сахарницей с красной жемчужиной ушли пакеты. Пакеты с пакетами, пакеты с пакетами пакетов. Я была в ужасе от количества целлофана, брошенного мною в окружающую беззащитную среду. Но тут было жёстко: или целлофан, или я.
Да, когда ненужные, неживые вещи кончились, настало время хороших. В целлофановую чёрную пучину упали крема и шампуни, никогда не открытые, с истёкшим сроком знакомства с ними.
Никаких парабенов, никакого объёма и мягкости, никакого больше райского наслаждения, ничего.
Опуская руку в мешок, раз за разом, я думала о том, что готова ею же крушить витрины супермаркетов. Изобилие губит мой дом. Чем больше товаров на магазинных полках, тем меньше места в этом мире для нас. Вот тебе, посудный отдел! Вот тебе, мыломойка! На, на, на! Но что толку? Тюбики и флаконы соберут и поставят на место. От них не спастись.
И поводы не ясны, и денег жалко.
Помню, в далёком детстве девяностых папа купил мне круглый белый леденец. Только начав лакомиться, я его уронила — кругляш обломился с тоненькой тщедушной держалки. Я горько заплакала, и папа, сладко меня заговаривая, подвёл к киоску и купил новый леденец.
Я тогда заплакала ещё громче. Ведь мне было жалко не сладости, а папиных денег, которых так часто не было. Двойная трата меня добила.
Найдя нынче в мамином шкафу совершенно новые и совершенно ненужные вещи на десятки тысяч рублей, я буквально озверела. Я возомнила себя неблагодарной, бездушной, не жалеющей ни труда чужого, ни денег, ни сил (что ещё там причитают обычно родители?), и выбросила всё то, что посчитала больше не нужным.
Я смирилась с тем, что многие вещи не доживают в нашем доме до смерти своей.
Что причиной прощания может стать обновление, смена стиля и даже простая усталость. Мне стыдно и больно от такого бессмысленно преждевременного избавления, но как теперь много воздуха!
Я, желающая дышать, свободно ходить, открывать без ужасания шкаф, не стала заранее говорить маме об изменениях в комнате. Для неё большим стрессом было бы знать, что пространство её без неё ворочают, упорядочивают и меняют.
А на факт и суда нет.
Мама приехала и поблагодарила меня. Ей больше ничего не оставалось.
Чуть позже, через несколько дней после её приезда, я пыталась поговорить с ней, пересказать всё, что пережила во время уборки, вразумить, попросить… Мама, словно не слушая и не слыша, соглашалась, потом, помолчав, начинала смеяться.
Я тогда особенно остро осознала, что смех — это способ защититься.
Я осознала, что уборка — это признание своих ошибок.
Никаких «пусть пока полежит» и «потом как-нибудь разберу», а сейчас и сегодня признание: «я не разбираю авоськи с рабочим обедом, и кусочки хлеба в них надевают зелёные плесневелые шапки», «я никак не привыкну к новым контейнерам и таскаю обеды в стеклянных банках, а пустые банки потом выставляю под диваном или за комнатной дверью», «я сохраняю все возможные чеки; комком, ворохом, грудой», «я не могу избавиться от мешочков», «я не могу найти времени на себя и дом»…
Мама, пожалуйста, признать — значит начать меняться.
И теперь я настороже: магазины могут отнять у нас близких, заманить скидками в разноцветные коридоры полок и никогда больше не вернуть.
Вечером после приезда мама зашла ко мне в комнату, тихо, смиренно спросила:
— Где теперь у меня ночнушка, подскажешь?
— Пойдём, покажу. Там теперь у тебя всё просто.
А вот где теперь наша старая советская сахарница с жемчужиной, вечная, вечная…
***
Я выхожу из подъезда и обращаюсь в слух. Идёт снег, на улицах тихо.⠀
На развилке решаю, куда идти: левая дорожка — мимо двух пенсионерок, сидящих у подъезда, правая — мимо оживлённой детской площадки.
Дети бросают отдельные энергичные фразы (находку сложно расслышать), пенсионерки говорят неспешно, сворачиваю налево (медленный шаг — и я уловлю часть разговора).
Опять что-то про ЖКХ…⠀
Мимо меня проходят женщина и мальчик (несут на мусорку какие-то доски). Из их разговора улавливаю только детское «Брысь!», обращённое к голубям. Это интересная фраза, но знать бы, что было до неё и что после! Без этого ничего не развить…⠀
Чуть дальше — абсолютно пустая улица, идущая мимо панельных пятиэтажек. По соседней идут двое мужчин, от разговора один низкоголосый гул. Догонять их не стала.⠀
Иногда, когда тихо, можно даже услышать разговоры в квартирах (стук посуды, детский плач, лай собак).⠀
Мир — голос. Я — слух.
ЛИЧНОСТЬ ЗА ЦЕППЕЛИНАМИ
У нас недавно появился в квартире плюшевый Чебурашка, игрушка со звуковым динамиком. Я долгое время не знала, что он с секретом (посмотрела да поставила на спинку дивана), а брат своим пытливым умом и беспокойными руками добрался до его души — нажал на мягкое пузо.
Оказалось, Чебурашка имел обманчивую внешность. Он не оправдывал ожиданий: из его шоколадной щуплой груди, из-за его радостного широкоокого лица слышался глубокий, жёсткий, утробный гроул. (Это такой приём экстремального вокала, суть которого заключается в звукоизвлечении за счёт резонирующей гортани. Звучит невероятно пугающе.)
— Р-р-р, — вопила игрушка, как только её сдавливала рука. И сразу становилось понятно, почему к ней «в магазине никто не подходил». Чебурашка рычал, стонал и показывал распальцовку пятью кожными иглами, торчащими из меха левой лапы.
Я был когда-то странной игрушкой безымянной…
Имя получил, а странным так и остался.
Песня из недр игрушки неузнаваема, привязанности к нему никакой ни у кого нет (он даже не из нашего с братом детства, его отдала маме знакомая), а выбросить не поднимается ни одна конечность.
Странно, ведь нам жаль только того, что как-то связано с нами. Было с нами, жило с нами, принимало нашу любовь. Я бы не смогла расстаться с Чебурашкой так же полюбовно, как Дмитрий Воденников с туркой:
…Купил недавно новую турку (точно такую же, как прежнюю, но яркую, блестящую, серебряную, из нержавейки), принёс домой, поставил на газ. Ту, старую, почерневшую боками, закопчённую золотистую инвалидку, спалённую мною за два дня до этого, взял за когда-то весёлую ручку — сунул в мусорное ведро. Но перед тем как сунуть, вдруг пожалев (ведь вот была, жила, стояла на плите, и всё — закончилась жизнь, ещё полдня и ведро вынесут, полетит в мусоропровод, звякнув глухо о грязные стенки, и больше никогда меня не увидит, а ведь служила, как могла,
Ознакомительная версия. Доступно 7 страниц из 31
