На галицийском фронте в конце августа начались боевые действия австро-венгерской армии, которая успешно прорвала линию обороны противника, проникнув на Волынь. Российская контратака в сочетании с серьезными тактическими ошибками австрийцев вскоре изменила ситуацию, приведя их к повальному бегству и к оккупации русскими Львова, столицы Галиции. Австрийские войска, вынужденные отступить, попытались реорганизоваться и совершить контратаки, чтобы вернуть Львов. 7 сентября, примерно в пятидесяти километрах к северо-западу от города, началась битва при Раве-Русской, закончившаяся, после четырех дней жестоких сражений, новым поражением австрийцев и гибелью десятков тысяч человек. Записки итальянских солдат говорят о том событии как о бойне, от воспоминания о которой и через много месяцев спустя буквально бросало в дрожь[180].
Затем последовало новое отступление на запад, провал попытки создать линию обороны вдоль реки Сан, начало долгой русской осады крепости Перемышль: с тысячью пушек и более, чем со стотысячным гарнизоном она сопротивлялась в течение пяти месяцев, пока не сдалась 21 марта 1915 г., исчерпав все запасы продовольствия[181]. Во время панического отступления австро-венгерские солдаты, одержимые идеей предательства и шпионажа галичан на благо русских, предавались неслыханному насилию против рутенов и евреев. На Восточном и Балканском фронтах насилие против гражданского населения проявилось в беспрецедентных формах, причем — в отношении других подданных всё той же империи[182].
В конце 1914 г. Австро-Венгрия потеряла Буковину и почти всю Галицию, которую теперь она контролировала только в ее западной части, где «забаррикадировались» войска. Но, прежде всего, она потеряла устрашающее количество людей, почти миллион погибших, раненых и пленных, что было несколько ниже российских потерь. На Балканском фронте итоги оказались не лучше, а потери не менее серьезны: 273 тыс. из общего числа около 450 тыс. солдат[183]. Сценарий военных событий на разных театрах был похож: после первоначальных успехов контрнаступление противника заставило австро-венгров унизительно отступать перед врагом, чьи боевые возможности оказались недооценены[184]. Второе наступление австрийцев привело к взятию Белграда в декабре 1914 г., но сербы вновь продемонстрировали неожиданную способность к отпору, сумев вытеснить захватчиков. Особенно во время августовских операций австрийцы оказались виновны в насилиях над сербами: их вдохновляли карательные настроения по отношению к нации, которая привела к июльскому предвоенному кризису и которую считали полудикой[185].
Восточный фронт
В целом, за пять месяцев, прошедших между началом войны и концом 1914 г., империя лишилась около 1268 тыс. человек, т. е. почти половины довоенного контингента солдат и целых двух третей кадровых офицеров — кровавая жертва, от которой армия практически никогда не оправилась[186]. Начиная с 1915 г., войну вела уже другая армия, лишенная большинства опытных солдат и профессиональных офицеров — первых заменили юные новобранцы и пожилые резервисты, ранее считавшиеся непригодными, а последних — наскоро обученные гражданские лица, теперь одетые в мундиры[187]. Офицерам-новичкам не хватало не только военно-технических навыков, но и лингвистических знаний, которые, даже с учетом вышеупомянутых изъянов, имели-таки прежние офицеры. Таким образом, после первых месяцев войны снизились требования к эффективному межнациональному общению внутри армии с обострением структурных недостатков в плане средств, организации и подготовки.
«Итальянские» полки не избежали кровопролитий. 97-й пехотный полк достиг фронта как раз вовремя, чтобы быть сметенным русским наступлением под Львовом, с последующим отступлением, приведшим к полному хаосу под огнем вражеской артиллерии. Это стало драматическим «крещением огнем», за которым последовали акты неповиновения, подавленные массовыми казнями со стороны собственных офицеров[188]. Даже тирольские полки Kaiserjdger и Landesschiitzen понесли очень тяжелые потери в попытках противостоять наступлениям русских. Катастрофические сражения, недостатки австрийской военной организации, жесткость офицеров, шок перед лицом разрушительной технологической войны — всё это повторяющиеся темы в дневниках солдат.
Сразу по прибытию в Галицию, они были вынуждены совершить марш-бросок к российской границе (что вскоре сменилось поспешными отступлениями), идя в поход на восток, который казался им бессмысленными, подвергаясь угрозам начальства и самым суровым наказаниям за малейшие промахи. Всё это зачастую без провианта (кухни не успевали за войсками) и в атмосфере беспорядка и растерянности[189]. Джузеппе Скараццини писал о походе как о настоящей муке, чувствуя себя как «Иисус Христос, когда он совершал свой скорбный голгофский путь и падал под тяжестью креста», и жалея, что «не умер еще в младенчестве»[190]. И воспоминания Гверрино Боттери, прибывшего в Галицию в октябре 1914 г., свидетельствовали о чрезвычайной трудности похода — солдаты испытывали голод, жажду, валились с ног от недосыпания, называемыми за то, что были итальянцами, «трусливыми смердящими псами». «Один из моих спутников молится о том, чтобы его убили: он не хочет, не может продолжать: он измотан телом и духом»[191]. Они страдали, конечно, не только за итальянское происхождение — без различия по национальному признаку страдали все солдаты, оказавшиеся на бессмысленной и катастрофической войне во власти зачастую бесчеловечной системы командования.
