Уже во время мобилизации, а затем и в Галиции, итальянцы подвергались презрительному и жестокому обращению своих командиров, — это было началом того, что более систематическим и радикальным образом происходило после вхождения Италии в войну. Трентинец из Kaiserjdger Эутимио Гуттерер, фермер из Грумеса в долине Чембра, писал об этом как об опыте, переживаемом с первых дней военной жизни, которая началась для него в октябре 1914 г. в казармах Тренто, где Гуттерер проходил первую подготовку: «Самыми добрыми словами, обращенными к нам, были: итальянская свинья! Именно после этого мы поклялись отомстить немцам»[192]. Оказавшись в Галиции, итальянцы, как и их сослуживцы, были отправлены на бойню в безрассудные атаки на русские пулеметы, что буквально уничтожило их корпус в течение нескольких месяцев, в то время как первоначальные надежды на краткую войну окончательно развеялись. Всё это подвергло суровой проверке на лояльность Габсбургам, первоначально проявленной солдатами и гражданскими лицами во время мобилизации. Галицийская травма и преследования, понесенные на фронте (а также преследование их семей, зачастую депортированных в другие регионы империи) определили глубокое разочарование и последующее отдаление от прежней верноподданной самоидентификации.
Жестокое обращение с итальянцами в первые недели войны особенно возмутило тех, кто искренне отождествлял себя с Австрией и ее институтами и, следовательно, испытывал дискриминацию как совершенно незаслуженную несправедливость. Это касалось, к примеру, Джакомо Соммавиллу, мобилизованного в начале войны и сразу же отправленного в поход на восток: он столкнулся с дискриминацией командира, который зарезервировал именно итальянцев для первых, гибельных атак. Тем не менее, у Соммавиллы не возникало никаких сомнений и колебаний: «священный долг» требовал ухода на войну и подчинения любому приказу начальства, «чтобы бороться с врагом, вторгающимся в наши земли». Соммавилла, в возрасте 36-ти лет, перенес первые очень тяжелые походы в Галиции, голод, жару, невыносимую жажду. Однажды, измученный, он упал на землю и подвергся, как итальянец, насмешкам и «грубым эпитетам» офицеров, которые заставили его плакать от негодования[193].
После неудач начальных месяцев войны Австрия попыталась реорганизоваться с целью восстановления утраченной Галиции. Карпаты, оборонительный оплот перед венгерскими равнинами, стали ареной столкновений первых месяцев 1915 г., которые драматически осложнялись обстановкой, обусловленной горной средой и очень низкими зимними температурами. После череды неудач только с помощью Германии австрийцам удалось сначала стабилизировать фронт, а затем достичь и победы, в итоге гигантского наступления, проведенного вместе с союзником. Благодаря беспрецедентному развертыванию сил противника, в мае 1915 г. русские потерпели сокрушительное поражение в Горлицах и Тарнуве, в центральной Галиции, где прошло одно из главных сражений всего театра. В последующие месяцы был отбит у русских не только весь регион: центральные державы вышли далеко за пределы своих границ, проникнув вглубь Российской империи. Три миллиона мирных жителей были вынуждены покинуть территории, потерянные царской армией, намереваясь оставить врагу лишь выжженную землю. Осенью 1915 г. фронт стабилизировался вдоль почти прямой линии, шедшей от Балтийского моря, к западу от Риги, до реки Днестр: он оставался практически неизменным до нового наступления России в июне 1916 г. Между тем, объявление войны со стороны Итальянского королевства осложнило военное положение империи, заставив ее сражаться на двух фронтах. Это также усугубило положение солдат из Джулии, Трентино, Фриули и Истрии, язык которых заставил считать их «пятой колонной» бывшего союзника, ставшего «предателем».
4. «Преступление, равного которому история не знает»
«Король Италии объявил мне войну. Преступление, равного которому история не знает, было совершено королевством Италия по отношению к двум своим союзникам». Именно этими словами в прокламации «К моим народам!» от 23 мая 1915 г. император Франц-Иосиф осудил выход из альянса, заключенного прежде Римом. «Предательство», подтвердившее антиитальянские предрассудки и взорвавшее негодование против бывшего союзника, легло тяжелым бременем на плечи итальянцев Австрии.
С открытием Южного фронта Трентино и Побережье стали зонами боевых действий. Для содействия военным операциям на территориях, пересекаемых новым фронтом, императорский указ (изданный в тот же день, когда Италия объявила войну) передал широкий круг полномочий от гражданской администрации к военным властям. Это завершило подчинение гражданской власти военной[194]. Одной из первых и наиболее важных мер, принятых к исполнению военными командованиями, была полная или частичная эвакуация из селений, расположенных вблизи линии Южного фронта, а также из укрепленных городских центров, игравших особую стратегическую роль. Цифры впечатляют: 75–80 тыс. жителей Трентино и около 160 тыс. жителей Побережья (из них 90–100 тыс. словенцев и хорватов и 60–70 тыс. итальянцев), депортированных в другие регионы империи[195]. В основе этой гигантской операции лежал ряд военных причин, прежде всего — невозможность оставить гражданское население на линии фронта, необходимость размещения войск и обеспечения их свободного передвижения в тылу, намерение избежать напряженности, связанной с ожидаемой нехваткой продовольствия. Однако существовали и политические и национальные причины — результат подозрительности по отношению к италоязычному населению, что заставляло власти постоянно опасаться саботажа и шпионажа — тот же самый страх, который привел к жестким действиям против населения в Галиции и Сербии, где даже подданные Габсбургов подозревались в сговоре с врагом. «Исход», «via crucis»[196] — так определяли эвакуацию многие беженцы в своих воспоминаниях, написанных во время и после войны. Она представляла собой драматический разрыв местных обществ, уже лишенных мужчин, отправленных на фронт, а теперь буквально рассеянных на огромном австро-венгерском пространстве, где распались вековые семейные и сельские связи[197]. Разбросанные группами или отправленные в лагеря, где условия жизни были невыносимыми, а контроль осуществлялся военным путем, депортированные сталкивались с недоверием и враждебностью по отношению к ним со стороны властей и местного населения. Эвакуированные говорили на языке врага, поэтому к ним относились с подозрением и неодобрением, считая потенциальными шпионами и предателями. Неудивительно, что тирольский наместник, граф Фридрих Тоггенбург, советовал не принимать беженцев из Трентино в Северный Тироль, поскольку тут ожидалось, что после вступления Италии в войну немецкоязычное население испытает «взрывы всеобщего негодования и во многом фанатичной ненависти ко всему итальянскому»[198].
