Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
иррациональном и неконтролируемом, как голод или сексуальное желание? Кант считал, что этика должна помогать контролировать эти удовольствия, а не базироваться на них.
Но настоящее возражение против утилитаризма заключается в том, что при оценке общего количества счастья, возникающего в результате действия, к людям относятся не как к отдельным личностям, имеющим собственное уникальное мировоззрение, опыт, права и желания, а смешивают их в одну общую массу. Если единственная цель этики – творить как можно больше добра, то неважно, кто принимает добро или кто может пострадать в процессе. Если в результате тщательных исследований мы выясним, что публичная смертная казнь эффективно сдерживает убийц и что, скажем, одна казнь приведет к спасению двух людей, которые в противном случае были бы убиты, тогда долг, согласно утилитаризму, требует, чтобы кто-то был казнен. И если в камере смертников нет подходящего убийцы, то мы должны схватить кого-то на улице и казнить его.
И хотя нам это кажется довольно абсурдным, многие из самых страшных преступлений человечества основывались именно на такого рода ужасном утилитаристском представлении, согласно которому считается приемлемым убивать и порабощать одних ради блага других. Офицер СС, который разъезжал по округе и расстреливал жителей французских деревень, чтобы предотвратить атаки Сопротивления, действовал, исходя именно из этого принципа. Даже не тоталитарные правительства принимают решения о жизни и смерти, исходя из утилитарных оснований. Многие годы Соединенные Штаты считают приемлемым убивать невинных гражданских, включая детей, во время атак дронов, целью которых является уничтожение членов террористических организаций.
– Эти проблемы выглядят довольно серьезными.
– Так и есть, но утилитаризм может ответить на эти вопросы, до некоторой степени. Тоталитарный режим, который приносит в жертву невинных людей, – явно не счастливое место, поэтому утилитаризм требует, чтобы мы не двигались в этом направлении. Вполне можно сказать, что к тому же мы будем счастливее, если дадим людям права, которые предотвращают их принесение в жертву. Поскольку мы утверждаем, что наша цель – приносить великое счастье, тогда подобная защита человеческих прав относится к сфере утилитаризма. Идея о том, что мы должны укрепить определенные базовые принципы в рамках утилитаристской конструкции, называется утилитаризмом правила, которое отличается от утилитаризма действия. Утилитаризм действия сосредоточен исключительно на конкретном действии и его последствиях. Утилитаризм правила делает шаг назад и утверждает, что максимизация удовольствия включает соблюдение всеми нами определенных правил, и даже если иногда нарушение правила могло бы вызывать всплеск счастья, мы должны следовать правилу, чтобы гарантировать всеобщее благо в долгосрочной перспективе.
Возвращаясь к примеру с матерью, стремящейся попасть домой и оказавшейся перед красным светом светофора поздно ночью, сторонник утилитаризма действия сказал бы «проезжай» (в этом случае нет плохих последствий). Сторонник утилитаризма правила сказал бы «остановись». Правило, согласно которому мы должны остановиться на красный свет, настолько ценно с точки зрения обеспечения полезности в долгосрочной перспективе, что мы просто обязаны ему подчиняться. Так же и приверженец утилитаризма правила сказал бы, что правило «не наноси вред людям просто для того, чтобы обеспечить всеобщее благо» в действительности приводит именно к этому всеобщему благу.
Милль утверждал, что многие из предшествующих этических систем – это замаскированные варианты утилитаризма. Разве категорический императив Канта не есть не что иное, как правило, которое требует от нас представить последствия наших действий, хотя и утверждается, что они не имеют отношения к делу? По мнению Милля, Иисус был утилитаристом: христианская этика любви, мира и милосердия является хорошим руководством для максимизации счастья. И не требуется проделывать большую работу, чтобы превратить Аристотелеву эгоистическую личную eydaimonia в рецепт всеобщего счастья.
Другая сложность утилитаризма – вопрос о том, чье счастье принимать во внимание. Обычно этот вопрос разрешается утверждением о том, что базовой единицей для рассмотрения счастья является индивид. Тогда возникает вопрос: кого считать индивидами? Только людей? Или животных тоже? А если принимать в расчет животных, то всех или только тех, которые перешагнули определенный порог разумности? А если речь только о людях, то обо всех? Распространяется ли это на еще не рожденных?
Хотя это сложные проблемы, они не кажутся неразрешимыми. Это детали, которые нужно проработать, если мы решим, что счастье – это по-настоящему руководство к моральности.
– Я запутался. Все эти системы, все эти идеи. Что нам делать? Какая из них правильная? Как нам спасти милосцев?
– Мы начали с описания состояния замешательства в вопросах морали, которое мы наблюдаем в современных спорах. Верно? Мы рассмотрели это как проблему, которую мы должны попытаться решить. Может ли история этики предложить нам единственную теорию, которая могла бы нас всех объединить, дать нам это ощущение безопасности при вынесении моральных суждений, к которому мы стремимся? Но чем больше я размышляю об этом, тем чаще мне приходит в голову, что это замешательство скорее не проблема, а сила.
– Что?
– Если подумать о типах вещей, которые подпадают под описание этики или морали, обнаружится вызывающее головокружение разнообразие. Есть небольшие обманы, которые являются частью почти всех человеческих взаимоотношений; есть более жестокое предательство дружбы и любви; есть преступные действия, которые, в свою очередь, подразделяются на те, о которых, по нашему мнению, вряд ли стоит беспокоиться (нарушения правил парковки), и те, которые мы считаем крайне отвратительными (убийство, изнасилование). Есть решения правительства, которые оказывают огромное влияние на жизнь граждан, решения о трате денег на здравоохранение или оружие, решения о том, кого бомбить с помощью этого оружия. Некоторые из этих нравственных проблем влияют на других людей, другие, возможно, вообще не оказывают воздействия на мир, лишь на нашу собственную душу.
Не было ли бы тогда странным, если бы одно правило этики или один набор правил были бы применимы ко всем этим ситуациям? И, конечно, в истории были времена, когда людям навязывалась та или иная этика: христианский фундаментализм, сталинизм, фашизм, исламизм. И в целом это не принесло ничего хорошего. Поэтому, возможно, наша мозаика из нравственных переживаний каким-то образом соответствует реальности в качестве временного решения.
Даже в нашей правовой системе имеются противоречия. Преступление включает и преступный умысел (mens rea), и преступное деяние (actus reus), что в какой-то степени соответствует кантианской точке зрения; однако гражданское правонарушение требует только демонстрации действия, что придает ему утилитаристский оттенок. Тем не менее характер подсудимого – в какой степени ему присущи определенные добродетели или пороки – вполне может повлиять на выносимый приговор, что приближает нас к Аристотелю.
Здесь мы впервые встречаемся с чем-то, что будет появляться вновь и вновь во время наших прогулок. Это факт, что у нас есть определенные интеллектуальные способности и умения,
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
