на службе — с бравадой рассказывает по второму кругу свои вахтовые истории. Аккерман лишь рад, что в доме тепло: за окном бушует и скалит зубы зимняя природа. Снег валит во всей красе, безжалостно заметая дорожку, проторенную повозкой специального отряда. А скоро — в самом лучшем случае, к этому вечеру — ещё должен был подойти другой отряд, обходивший хребет с Севера. Леви не любит делать ставки, но учитывая юмор Эрвина, вероятнее всего подойти должен был Мик Закариас — чтобы Аккерману жизнь мёдом не казалась. Такое большой радости не внушало.
— Вот так вот, капитан, — с самодовольной улыбкой завершает очередную всеми слышанную байку Гилберт. Леви учтиво кивает, отпивая чаю. Огонь в камине расслабленно трещит. Гилберт ещё какое-то время стоит, как был, не зная, чем занять образовавшуюся паузу. Последние два часа смотритель только и делал, что находил повод не выходить за пределы кабинета, видимо, не желая терять компанию. Мужичок наконец цепляется глазами за своё рабочее место и, сочтя это самым конгруэнтным занятием, садится за стол. Чуть покачиваясь на стуле, он задумчиво принимается накручивать ус. — И ваши люди все устроились. Вы, будьте добры, так и передайте командору Смиту, мол, Гилберт всех разместил.
Леви вновь кивает, салютуя чашкой.
— Да, — продолжает вахтовик. — И вам — комната по чину, и вашим людям — по отдельной…
Аккерман снова невербально соглашается, запивая информацию чаем.
— Слава Стенам, Гилберт своё дело знает. Он снабженец первоклассный. Так уж командору и скажи́те, мол, впору и повышение дать. Ведь ещё так сделал, что даже отдельные комнаты и для второго ударного отряда скроил…
Капитан давится чаем. Быстро наклоняется, чтобы не заляпаться, и кашляет.
— Для какого-какого отряда? — хрипло переспрашивает Леви, всматриваясь в Гилберта. Хозяин дома даже растерянно приподнимается со стула, должно быть, опасаясь, как бы сильнейший воин человечества не умер от удушья в его кабинете. Аккерман отмахивается рукой: всё нормально, не надейтесь. Смотритель грузно опускается обратно на сиденье, рассеянно потирая шею.
— Для второго ударного, капитан… — повторяет Гилберт, даже раскрывая папку на своем пыльном столе. — Вот, и бумага имеется от командования. Заявлено: специальный отряд и второй ударный…
Вдруг колокольчик, висящий у двери кабинета дёргается, заходясь звоном. Гилберт возбуждённо вскакивает — живо даже для своей конституции. Дальше по коридору слышится шум: видимо, кто-то вошёл с улицы и топчется в прихожей. Аккерман жадно вслушивается в приглушённые указания, что доносится из-за двери: это Кáта. Её голос он ни с чем не перепутает.
Через сущее мгновение в кабинет уже входит невысокая фигура в расстёгнутой форменной зимней куртке, на плече — вещевой мешок. Гость ударяет кулаком по груди, над сердцем, и приветственно заявляет:
— Второй ударный на стоянку прибыл, принимайте гостей. — Леви, скрытый темнотой и изгибами кресла, всматривается в свою жену: Бишоп стоит к нему вполоборота, спиной, и, судя по вопросам, что капитан начинает решать со смотрителем, явно не догадывается, с каким отрядом ей доведётся следовать дальше завтра. — Гилберт, по традиции — твердый сыр, целая головка. За ваши старания…
Станционщик наигранно утирает слезу:
— Следуете традициям покойного капитана Дункана… Это достойно, это хорошо… — Гилберт укладывает подарок на стол и какое-то время рассматривает его. Катрина, видя его заинтересованность, отходит к ближайшему стулу и, ухнув мешок на дерево, принимается разматывать вязаный шарф. Россыпь снега падает рядом с её ногами. Леви с нескрываемым интересом не отводит от женской фигуры глаз, примечая даже самые мелкие детали: они не виделись уже почти что месяц.
Пятьдесят первая экспедиция за Стены была совершена в зимнее время Эрвином намеренно: условия, конечно, суровее, зато снежные бури и низкая солнечная активность гарантируют замедленность титанов; как следствие: меньше жертв личного состава, в долгосрочной перспективе — меньше общественного осуждения. После выхода за стену Мария корпус проследовал до малоисследованных северных земель и там разделился на отряды, что должны были закартировать местность, а группа Ханджи имела своё собственное задание: исследовательским отрядам дали добро на поимку живых особей для экспериментов. Путь специального отряда шёл через западный квадрат, и одинокий поход заканчивался как раз на станции близ Стены — у Гилберта. Здесь Леви должен был соединиться с другим отрядом, нумерацию которого Эрвин указать не удосужился в приказной бумаге. Уже вместе они пересекали хребет и возвращались к штабу.
Месяц. Месяц разлуки. Месяц, который нельзя было даже скрасить перепиской: за Стенами почтовой службы нет. Аккерман тяжело выдыхает, чувствуя, что держать в руке чашку становится невозможно, он и себя в руках уже держать не в силах: отчаянно хочется встать с запылённого кресла, скрытого полумраком комнаты, подойти к Кáте и крепко её обнять, зарывшись носом в коротких кудрях… Смахнуть с макушки горстку снега, вновь ощутить тепло нежных ладоней, поцеловать жену, в конце концов. И…
— Вас, капитан, уже второй отряд заждался. Целый день сидят с прошлой ночи. Я уж как мог рассказами развлекал, — начинает делиться новостями Гилберт, видимо, насмотревшись на свой подарок. Смотритель с важным видом принимается рыться в выдвижном ящике.
Катрина мягко смеётся, чуть сипло с холода:
— Вы с такой хитростью это говорите, значит, есть подвох. — Бишоп снимает куртку и, зачесав волосы рукой, оглядывается на собеседника. — Дайте угадаю, отрядом руководит Дирк?
Гилберт усмехается, вываливая на стол ключи от комнат. Катрина рассеянно подбирает их, крутит в руке, пересчитывая. Леви даже с такого расстояния видит: одиннадцать. Десять на состав, один на капитана.
— Никак нет, — с покладистой язвительностью юлит смотритель. Аккерман готов спорить, что Гилберту просто нравится растягивать диалог с Катой, чтобы быть в центре внимания как можно дольше. Леви отставляет чашку на маленький хлипкий столик, решая прекратить этот фарс. — Думаю, вас приятно удивит…
— Можешь вернуть один ключ, он тебе не понадобится, — встревает Аккерман, перебивая поток слов снабженца. Кáта ощутимо вздрагивает и резко разворачивается на каблуках сапогов. Взгляд потихоньку приспосабливается к перепаду освещённости: угол комнаты со столом выхвачен парой керосинок, а вот кресла лишь очерчивает отблеск камина. Поначалу, в лёгком оцепенении, она даже моргает несколько раз, будто не веря. И вдруг её губы трогает улыбка. До боли знакомая и родная.
— Добрый вечер, Леви. — Имя слетает так просто и нежно. Аккерман чувствует, как невольно замирает, а по телу мурашки проходят. Будто нет в этой комнате кого-либо кроме них двоих, будто только для него звучит её голос.
— Вечер, Кáта, — эхом чуть хрипловато отвечает капитан. Он отталкивается и быстро пересекает разделяющее их пространство. Не отрывая взгляда, берёт её вещевой мешок, шарф, тянется было помочь и с курткой, но Катрина поворачивается к
