Гилберту, протягивая связку ключей удивлённому смотрителю.
— Заберите тот, что от офицерской комнаты — мне не к чему. — Снабженец было возражает, но Кáта тут же улыбается, качая головой: — Думаю, я прекрасно размещусь у мужа.
***
Лестница скрипит с нескрываемой обидой заброшенности, стоит на неё ступить. Несколько комнат расположены на первом этаже, более просторные и комфортабельные — на втором и офицерские, с отдельной ванной — на третьем. Леви идёт впереди, закинув вещевой мешок на плечо, но он безраздельно чувствует, что Кáта идёт позади. Рядом.
Бишоп раздаёт ключи своим людям, инструктирует по режиму дня и заявляет сборы с завтрашним рассветом. Солдаты, уже в пересмешку с сослуживцами из специального отряда, кивают и желают доброй ночи капитанам. После этого Катрина и Леви поднимаются выше. Неспешно переговариваются, спрашивая об экстренных ситуаций в пути, о раненых и количестве уцелевшего инвентаря и провианта. Слова даются легко, будто с последней встречи прошло всего пара часов, а вот сердце отзывается на речь родного человека иначе: бьётся о рёбра, будто в его объятья просясь.
Аккерман открывает дверь и пропускает Катрину вперёд, ощущая мимолётное касание, что чертят женские пальцы по его плечу. Ненавязчивое, но до головокружительной дрожи интимное. Кáта с благодарностью окунается в темноту спальни, понимая, что сейчас её румянец наверняка не будет заметен. Было в этом что-то особенное: вот так вновь ненавязчиво его касаться, вспоминать — что она может его касаться.
Леви заходит следом. Укладывает её вещевой мешок на полку шкафа в малой прихожей. Катрина тем временем вешает заснеженную куртку на стул просушиваться. Девушка слышит, как Аккерман прикрывает дверь. И почти сразу же поворачивает ключ в замке.
Кáта оглядывается, неопределённо хмурясь:
— Зачем ты… — его губы накрывают её скорее, чем слова растворяются в воздухе. Бишоп прерывисто выдыхает и, разгораясь, податливо отвечает на столь желанный поцелуй. Ладони Леви скользят по её спине, ложатся на поясницу, притягивают ближе. Чтобы не упасть от такого порыва, Катрина заполошно приобнимет его.
— Затем, Кáта. Не хочу, чтобы нам мешали… — отстранившись, с острой улыбкой коротко отвечает капитан. Бишоп чувствует, как невольно рассыпается в смехе, стоит Леви потянуть её к кровати и завалить на перину — даже удивительно мягкую для дорожного постоялого двора за Стенами.
Их руки жадно касаются друг друга, лаская и вспоминая. В этой встрече есть отдельная сладость, что исходит от неожиданности, но отчего-то оба капитана готовы поспорить, что Эрвин просто из вредности умалчивал нумерацию отрядов, раздавая задания на финальном собрании перед выходом за Стены.
Кáта вдруг ярко ощущает прошедшее время: их разлука была слишком долгой. Она напряжённо жмурится. Месяц их отряды шли в пути порознь, месяц они не виделись, не касались друг друга — всё это время были отдалены. И ей отчаянно хочется прекратить этот порочный круговорот, сломать цепь. Теперь глаза увлажняются пеленой слёз — от избытка нахлынувших чувств, что вдруг болезненно расплёскиваются в сердце. Бишоп раскрывает губы: даже если в ответ Аккерман выдаст что-то сдержанно скупое, Кáта уже не может в себе держать эти эмоции в себе:
— Я очень скучала по тебе, Леви… — всхлипывает она, теряясь в его сбитых поцелуях. С ним ей совершенно не страшно быть откровенной и беззащитной, это Катрина решила ещё давно, где-то на чердаке. Если любить, то всего и разом: по-другому она попросту не умеет. А Аккерман замирает, заслышав шёпот. Приподнимается, заглядывая в её глаза. На его губы ложиться самодовольная ухмылка, однако, когда Леви начинает говорить, голос звучит нежно.
— Я тоже, Кáта… — эти слова отзываются в её душе необычайным теплом и радостью. В полумраке спальни голубые омуты кажутся пасмурным небом: уютным, баюкающим. Таким родным. На мгновение Леви переносит вес на левую руку, и Кáте думается, что сейчас он снова наклонится и поцелует её. Она прикрывает веки, полагаясь на пульсирующее страстное чувство за грудиной, доверяясь мужу: в этом шатком мире, где даже стена Мария пала, Леви для неё — самый стоически надёжный человек.
Однако заместо поцелуя её щеки вдруг касается мозолистая ладонь. Распахнув глаза, Кáта сталкивается с Леви взглядом. И выражение чуткости и нежности, что отражено в каждой даже самой мелкой черте родного лица, пробирает приятным зябким фриссоном. Аккерман мягко улыбается, оглаживая её щёку, скользя подушечками чувственных пальцев по коже, зачарованно, словно тоже не до конца веря в действительность.
— Я тоже скучал… — Леви с любовью всматривается в искрящиеся зелёные омуты. — Очень скучал, любимая.
“Любимая”
Кáта отталкивается от перины и подаётся вверх, сбито хватаясь ладошками за его плечо и форменную рубашку, тяня к себе, ближе. Как можно ближе. После долгой разлуки, вновь видеть и касаться Леви кажется чем-то невообразимо обманчивым. Эфемерным. Аккерман тоже чувствует эту горечь, потому он и наклоняется, с запальчивой нежностью целуя жену.
Вечер окутывает спальню флёром интимности. Хоть оба капитана знают, что не так далеко, буквально за стенами, размещены их люди, а по коридорам наверняка ходит Гилберт, однако всё же комната закрыта, и какое-то время они могут быть только вдвоём. Одеяло шуршит, укрывая кожу от прохлады, что лишь усиливается, стоит вьюге заискивающе прокрасться рядом с вихрем снега. Но холод не страшен, когда рядом горячее сердце, что поддерживает биение другого. Шёпот мешается со сбитым дыханием, прикосновения — с поцелуями. Будто сообщающиеся сосуды их ласки, любовная нега и забота циклично возвращаются друг к другу, и, в конце концов, комната наполняется маятным жаром.
Наваждение постепенно спадает, словно форменный зелёный плащ с “Крыльями свободы”, отдавая бразды правления неспешной нежности. Аккерман клюёт её в губы, отстраняется, убирая завитой каштановый локон со лба. И рассматривает, потому как не может усладиться: Кáта улыбается ему, так открыто, до боли уязвимо. Наверное, решает, Леви, сейчас он выглядит также: весь без брони, без тени тайн, без маски “замкнутого, сосредоточенного капитана”. Но с ней ему не страшно рушить стены.
Аккерман проходится рукой по женскому плечу, оглаживает, разогревает.
— Ты восхитительна, любовь моя… — шепчет Леви, с особенным удовольствием заглядывая в нежные зелёные омуты. Она сладко расплывается в более широкой улыбке, что у уголков глаз собираются мелкие морщинки, с радостью видя, как тень настороженности ускользает с его лица — расправляется складочка меж бровей. Почему-то Леви всегда важно знать, всё ли в порядке, и Кáта потакает этой привычке.
Зимние сумерки, безраздельно царящие в спальне в столь поздний час, кажутся приветливыми. Катрина ещё пытается отдышаться, когда слышит краем уха скрип в коридоре — видимо, смотритель дома идёт мимо комнаты к чердачной лестнице. Леви тоже слышит —
