нему. Назад они вернулись вдвоём, Таня — не без конфликта — уволилась из школы, собрала вещи и укатила на Восток, навстречу солнцу и счастью. Больше мы не виделись, хоть и планировали поначалу с Элкой взять ещё раз путёвку в те края и махнуть к нашей Тане в гости. Но, пока мы собирались, наступили времена суровых экономических и политических перемен: профсоюзы, прежде щедро оплачивавшие путёвки своим членам, перестали быть советскими, со всеми вытекающими из этого обстоятельствами, а собственных денег на такое далёкое путешествие катастрофически не хватало.
Мы знали, что Таня счастлива, у них с Володей двое детей, она работает в школе всё тем же учителем рисования и рисует сама.
«Здесь такие красоты, — писала нам она, — что рука сама тянется к кисти и краскам! А то, что вы успели увидеть тогда — лишь лёгкий отблеск невероятного богатства здешней природы». На это мы пожелали ей стать знаменитой и въехать как-нибудь в родной город на белом коне с персональной выставкой.
Так нас стало двое.
А в девяносто восьмом, осенью, в нашем городе проходил международный фестиваль документального и «параллельного» кино. Мы с Элкой, разумеется, не обошли его своим вниманием.
Да, к тому времени у моей подруги года два как был «бой-френд»… Удобное словечко, если мужчина, с которым ты живёшь под одной крышей, не является твоим законным мужем… Так вот, Элка готова была родить ребёнка от своего друга — сорок лет, как-никак, ещё немного, и можно забыть о собственных детях — но всё тянула и ждала, когда же её гениальный художник бросит пить хоть на полгода… Нет, он не был алкоголиком и даже пьяницей — так, среднестатистический потребитель горячительных напитков… Элкой двигало обострённое чувство ответственности за здоровье будущего ребёнка, и она всё пыталась «прочистить замусоренные организмы», которые и без того пребывали уже в рисковом возрасте. Тогда мы ещё не знали с ней о том, что опасениями только сильней притягиваешь всё, чего опасаешься. И не знали, что просто так ничего не случается…
Фестиваль проходил в бывшем Дворце Культуры Профсоюзов. Как-то, после одного из показов, мы с Элкой решили поужинать там же, в кафе, которое теперь стало клубом. К нам за столик подсели двое мужчин: один длинноволосый, белокурый, другой — бритый наголо. Белокурый говорил на вполне приличном русском, но с заметным акцентом. Он извинился за вторжение — свободных мест не найти — и представил себя и спутника. Оба были режиссёрами и привезли на фестиваль свои фильмы. Белокурый — высокий, широкоплечий, с рубленым суровым лицом, очень похожий на викинга — как оказалось, был потомком русских эмигрантов, осевших в Австралии. Звали его Ник. Ник Озерн — так сократили свою фамилию его предки, богатые архангельские купцы Заозёрные. Как звали второго — немца из Бонна — я уже не помню. Что-то совершенно немецкое — то ли Фриц, то ли Отто… История не о нём.
Бывает же такое: встретились взглядами, просчитали волну, и — готово. С Элкой и Ником всё стало ясно на десятой минуте: они даже к еде почти не притронулись. Ганс заскучал — он не понимал русского — поел, посидел немного для приличия и откланялся. Я тоже поела и стала прощаться.
Элка перевела на меня невменяемый взгляд, сказала: «пока, до завтра» — и снова ухнула в голубые глаза Ника, в его крупные красивые губы, светлые волнистые волосы… ну, и так далее…
Она, правда, доработала до конца учебного года и уволилась без эксцессов. За семь месяцев, прошедших со дня их встречи с Ником — Элка не раздумывая, ещё в клубе, стала звать его Колей, что очень понравилось австралийцу, потому что звали его именно Колей, но только дома, в кругу говорящих по-русски родственников — за семь месяцев Коля прилетал четыре раза. Элка отчалила с ним в конце июня, будучи беременной на пятом месяце и счастливой до полного отупения…
Она родила девочку Марусю, потом, через год, мальчика Алёшу, которые, конечно, станут Мэри и Алексом за порогом родного дома. Элка с Колей совершенно счастливы и занимаются одним делом — кино. Она включилась в его творчество со всем азартом своей неугомонной натуры.
Вчера я получила полное восторгов письмо о том, что они летали на досъёмки каких-то эпизодов на дикие южные острова, побывали в суровой антарктической зиме, сейчас вернулись и отогреваются в своём вечном тепле, материал получился что надо, фильм выйдет в начале следующего года… «Что у тебя?» — обычный вопрос в конце письма.
У меня — Егор… А как рассказать Элке, что со мной происходит?… Что я никогда ничего подобного не испытывала ни к одному ребёнку, и что уже сама готова поверить в какую-нибудь фантастическую историю…
* * *
В дверь кто-то тихо заскрёбся.
— Кто там? — Спросила я и глянула машинально на часы: половина восьмого.
— Это я. — Тихий голос Егора.
— Входи!
Егор робко заглянул в приоткрытую дверь.
— Доброе утро. — Сказал он всё так же полушёпотом.
Я засмеялась:
— Ты что шепчешь? Боишься меня разбудить?… Заходи!
Он вошёл с виноватым видом.
— Что такое, Егор?
— Я не рано? Можно принести вам кофе?
— Можно! — Я не могла удержаться от смеха. — Неси!
Егор вышел и тут же вернулся с подносом, на котором стояла кружка с дымящимся кофе. Он, оказывается, всё приготовил и оставил за дверью…
— Ну вот! — Сказала я. — Я буду пить кофе, а ты на меня смотреть?
— Я сейчас! — И Егор пулей вылетел из комнаты.
Я сделала глоток. Надо же! — он не забыл, что по утрам я пью исключительно «детский кофе» — некрепкий, с сахаром и сливками, а крепкий чёрный — только днём.
Позже я узнала от Андрея — по большому секрету — что Егор разбудил его и попросил сделать кофе, «как любит Марина», а сам внимательно следил и запоминал: сколько чего и куда насыпать…
Это оказалось и в самом деле очень приятным — выпить чашку горячего сладкого кофе, не вставая с постели! Я так и сказала Егору:
— Знаешь, благодаря тебе я сделала одно очень приятное открытие в своей жизни!
Он смущённо опустил глаза и сказал, что ему это нетрудно, он может всегда приносить мне кофе по утрам…
— Ведь вы же теперь навсегда останетесь у нас? — И снова тот же вопрос и то же ожидание во взгляде.
Я предложила оставить эту приятность на воскресные утра, когда можно вот так, не спеша, наслаждаться горячим ароматным кофе и беседой…
— Ну,
