тогда давайте беседовать! — Тут же предложил парень.
— Ну, давай! — Сказала я. — И давай, залезай-ка под одеяло, а то опять как-то нехорошо: я в подушках, ты на краю постели.
Мы «пробеседовали» до девяти часов.
Егор какой-то уловкой вывел меня на рассказ о моём муже… Ах, да, вспомнила: устроившись рядом со мной, он деликатно спросил:
— А ваш муж приносил вам кофе по утрам?
Ну, и слово за слово я рассказала Егору свою историю в адаптированном для подростка варианте. О том, как я долго не выходила замуж, потому что была увлечена работой, как ждала принца, как потом встретила его, как нам было интересно вместе работать, ходить на выставки, в кино, в театр…
— А почему у вас с мужем не было детей?
Я не знала, что ответить, чтобы ребёнок понял меня… И всё же решила не лукавить.
— У нас было так много чужих детей, и мы опасались, что на своих собственных не хватит времени и сил… А ещё… — Вот уж этого я говорить вовсе не собиралась!.. — Если бы у меня родился ребёнок, он был бы сейчас таким же, как ты, и я бы занималась его воспитанием. И не узнала бы тебя…
— А в каком году вы поженились?
— В девяносто первом. В декабре.
Егор надолго замолчал. Я скосила взгляд — его лицо было сосредоточенным. Не успела я предположить, что же так озаботило парня, как в дверь постучали.
— Войдите! — Сказала я, будучи уверена, что это домработница решила справиться о времени завтрака.
Заглянул Андрей и удивлённо окинул взглядом неординарную картинку: мы с Егором, полулёжа в подушках, беседуем беседу с пустыми кружками в руках.
— Доброе утро! — Сказал он, улыбаясь.
— Доброе утро! — Ответили мы в голос.
— А я-то думаю, куда все пропали из дома… Егора у себя нет, к завтраку никто не выходил.
— Ой, я есть хочу! — Подскочил Егор.
— Я, пожалуй, тоже. — Поддержала я его.
* * *
После завтрака мы решили поехать на озеро. Утро было пасмурным, но тихим и сулило такой же тихий день. Я даже подумала, что, возможно, зря мы не поехали к морю — что-то там синоптики здорово напутали, обещая штормовые ветры, дождь и новое резкое понижение температуры. Конечно, загорать и купаться, в любом случае, поздно, но подышать морским воздухом, послушать шум волн и крики чаек было бы здорово, да и провести несколько часов в дороге — для меня всегда огромное удовольствие…
Сказав домработнице, что обед она может не готовить, мы пообедаем на природе, я собрала всё необходимое для задуманного мною кушанья.
Андрей развёл костёр, Егор натаскал хвороста про запас. Потом они пошли на берег, а я дождалась, когда прогорит хворост, высыпала привезённый с собой уголь и пристроила в него три свёртка из фольги.
Глядя, как резвятся Егор с Андреем, гоняя футбольный мяч, я подумала, что не хватает только собаки… И тут же вспомнила один из моих разговоров с отцом Егора.
* * *
Сергей Егорович рассказывал мне о том, как налаживал отношения с сыном после его переезда от бабушки с дедушкой. Однажды он предложил ему купить собаку — любую: маленькую, большую, какую он захочет. На это Егор сказал ему буквально следующее:
— Все родители, когда хотят избавиться от своих детей, заводят им собаку или какого-нибудь хомяка.
— Но многие дети сами просят родителей купить им какое-то живое существо! — Возразил Сергей.
— Да. Просят. А родители и рады: вот тебе друг, а нам некогда. А сами думают, что мы… — он так и сказал: мы, словно говорил от имени всех детей планеты! — … что мы просим об этом, чтобы нам не было одиноко. Но мы просим для того, чтобы родители опомнились и сами стали нашими друзьями. А они не понимают нас. И покупают нам собак…
Когда Сергей передавал мне этот разговор, он разволновался и добавил:
— Последний монолог он произнёс каким-то другим голосом. Возможно, это моя экзальтация… Но мне показалось, что со мной говорит какая-то мудрая, много чего знающая и много чего могущая поведать мне душа… А ведь ему было восемь лет… Кстати, не в первый раз такое случилось. Просто тогда я впервые отдавал себе отчёт в этом и даже записал наш с ним разговор. И потом, в других беседах с сыном, я уже осознавал моменты какого-то особого откровения.
Да. Всё это мы описывали ещё с моим мужем, удивляясь тому, как много появляется младенцев, устами своими глаголющих истину, порой недоступную искорёженному… оцивилизованному разуму их родителей…
* * *
Стало неприятно поддувать. Верхушки сосен закачались и зашумели, нагнетая тревожность.
Мною всегда овладевала какая-то неосознанная тревога, доходящая до страха, когда я слышала шум деревьев на ветру. И не имело значения — солнечный ли это летний день или вот такой хмурый, как сейчас. Я не сумела докопаться до корней этих ощущений, сколько ни пыталась, и как-то спросила маму: не припомнит ли она чего-то подобного из моего детства, что могло бы запечатлеться в моём подсознании как угроза? Нет, она не помнила.
Угли в сложенном из камней очаге стали загораться, и мне пришлось прибивать пламя брызгами воды.
Я вышла на берег и увидела, что с наветренной стороны ползут чёрные низкие тучи.
— Кажется, дождик собирается, — сказала я.
— Давайте остановим его! — Предложил Егор.
— Это как же? — Я удивилась.
Андрей, улыбнувшись, посмотрел на меня, потом на Егора.
— Энди мне рассказывал, что это возможно, правда, Энди?
Тут начались сильные порывы ветра, небо стремительно чернело, и первые капли — крепкие и острые — шершаво заколотили по нашим курткам.
— В машину, быстро! — Андрей обхватил нас руками, как наседка цыплят.
— Эх!.. Не успели! — Сокрушался на бегу Егор.
— Никогда не поздно передвинуть тучи, — засмеялся Андрей.
Едва мы успели захлопнуть двери, как дождь перешёл в град. Градины были размером с крупный боб. Хорошо, что джип наш стоял под соснами — ветви немного смягчали удары ледышек. Под таким шквалом стекло могло бы и не выдержать, пожалуй.
— Ой, наш обед… — Я смотрела на очаг невдалеке: его засыпало градинами, какое-то время из него валил пар, тут же раздуваемый порывами ветра, но очень скоро остатки жара были прибиты. — Теперь у нас там замороженная куриная отбивная.
— Ну, так что, — спросил Андрей, — будем улепётывать или попробуем?…
Я смотрела на них с Егором: шутят они или всерьёз?…
Егор задумался.
— Надо, вообще-то, с утра было этим заняться, — сказал он. — А, Энди?
— Лучше поздно, чем никогда. — Сказал
