Последний экзамен
Дина Турбина вышла из дверей института в пасмурный, блеклый день. Можно было бы сказать, что размытые туманом и вялыми дождями последних дней краски окружающего мира и царившая в нем какая-то нелетняя грусть совершенно не соответствовали ее настроению — приподнятому, натянутому, как струна, готовая к песне. Можно было бы так сказать, если бы для Дины существовали такие понятия, как плохая или хорошая погода в общепринятом смысле. Нет. И блеклые дни с линялыми красками, и яркое солнце с синим небом воспринимались ею без оценки, без деления на «плохо» и «хорошо», «грустно» и «весело» — мир для Дины всегда был прекрасен и удивителен, и в любом его состоянии таилась своя прелесть. Возможно, настроение ее не всегда бывало приподнятым, иногда его сносило на минор, но уж в этом-то погода никоим образом не была повинна. Скорее Дина сама заставит окружающее звучать на одной с ней волне! И она надела солнцезащитные очки, которые преобразили все вокруг: мир стал ярким и золотым — как в середине лета на море.
Дина любила море. Но до моря было еще целых два месяца. Два месяца практики — почти настоящей работы, почти по специальности, за которую будут платить почти настоящую зарплату, которую Дина и планирует потратить на поездку к морю.
Пока же было самое начало буднего дня, а ее работа на сегодня уже закончилась. И на ближайшую неделю тоже. Она сдала последний в этой сессии, самый сложный экзамен по самому важному для ее будущей профессии предмету. Сдала самому строгому и требовательному преподавателю. Самому красивому в их институте преподавателю. Самому красивому мужчине из всех, кого Дина знала до сих пор. И это было не только Динино мнение: каждая студентка втайне мечтала о благосклонности Константина Константиновича Колотозашвили. И надо сказать, многим симпатичным девушкам перепадало. Так говорили в институте. Но об этом Дина как раз думать и не хотела…
Лучше сейчас думать про море. Она надеялась, что этим летом, после практики, заработав денег, обязательно поедет в свою любимую Феодосию. И мама обещала помочь. Здорово! Все это было просто здорово!
Да, ближайшее будущее виделось лучезарным и заманчивым. Но почему же ее, Дину, не отпускает настоящее?..
* * *
Дина взяла со стола билет…
Билет оказался не слишком сложным — насколько, конечно, может быть несложным билет по очень сложному предмету. Дину не пугала ни одна тема — она относилась к учебе добросовестно и была уверена в своих знаниях. Она всегда выполняла все задания к сроку и работать над ними начинала сразу, а не в последний день или неделю. Она не прогуляла ни одной пары и, даже если ей нездоровилось, все равно шла на занятия, чтобы не упустить того, чего не найти в учебниках и что может рассказать только знаток своего дела. Кстати, самим фактом внимания к таким вот существенным — или вовсе даже несущественным — деталям изучаемого предмета она льстила самолюбию преподавателей и вызывала у них особую симпатию. Педагоги любили Дину. И не только за ответственный подход к учебе и прочные знания, но и за ее ровный и открытый характер.
Дина взяла билет и направилась за последний стол…
К этому экзамену студенты готовились только за последними столами. Так любил Константин Константинович Колотозашвили, и все это знали. Во-первых, отвечающий и не мешал, и не подсказывал невольно тем, кто готовится к ответу, а во-вторых, так преподавателю было проще разглядеть, не пользуется ли кто шпаргалками. Хотя сам же он и настаивал: пишите шпаргалки! Да, так и говорил:
— Категорически рекомендую: при подготовке к экзамену непременно пишите шпаргалки! Но горе тому, — добавлял он, — кто принесет их на экзамен!
— А для чего же, — спрашивали студенты, — нужно писать шпаргалки, если ими нельзя пользоваться?
— А для того, — отвечал Константин Константинович, — что надлежащим образом изготовленная шпаргалка — это концентрат, эссенция… — Он даже обыденные понятия облекал в термины, присущие его предмету. — Это эссенция, которую легче сохранить в памяти и которая требует лишь добавления порции словесного бульона, чтобы стать полновесной информацией, из которой она была приготовлена.
И Дина писала шпаргалки. И не только по этому предмету. Но на экзамен или зачет никогда их не брала.
Потом эти ее шпаргалки, написанные четким мелким почерком, рвали друг у друга из рук однокашники. И даже передавали по наследству, младшим курсам — такого качества концентрат не мог изготовить больше никто. А Дине никак не удавалось объяснить им, что шпаргалки приносят пользу только в том случае, если составлены собственноручно.
Дина взяла билет и направилась за последний стол.
Одной из трех была тема, на которой сегодня резал всех Кокон — так студенты за глаза звали Константина Константиновича Колотозашвили. Дина довольно быстро изложила ответы на вопросы и вспомнила все, что знала из дополнительного материала. Материала не обязательного, но придающего ответу изящность и исчерпывающую завершенность, а отвечающему — статус посвященного.
Сказать, что Дина не волновалась, — значит погрешить против истины. Конечно, волновалась. Как и любой нормальный студент. Просто она умела внутренне собраться и запретить себе идти на поводу у деструктивных чувств и мыслей. Словно живущий внутри ее и незаметный в обыденности Кто-то вдруг обретал голос и подсказывал: «Если будешь опасаться неудачи, она не замедлит явиться». Даже заболевая, Дина слышала совет: «Болезни нельзя бояться, иначе она надолго застрянет в тебе». И Дина верила этому внутреннему Кому-то с тех самых пор, как однажды, ослушавшись его совета, тут же схлопотала неприятность, от которой тот ее настойчиво предостерегал. Тогда она еще легко отделалась…
Первый жизненный урок
Дине было лет восемь. Как-то зимой, накатавшись с друзьями с горок на крутом берегу замерзшей речки, она в сумерках возвращалась домой по расчищенной бульдозером дороге, соединявшей город с Сельхозом. Так они называли поселок за речкой, где и был расположен сельхоз — городское сельское хозяйство, с двухэтажными белыми жилыми домами, конюшнями и коровниками, хранилищами для овощей и силоса и бескрайними, как тогда казалось Дине, полями.
До первых домов оставалось совсем немного, и Дина уже различала светящиеся абажуры в окнах и горшки с цветами, стоящие на подоконниках. Вдруг впереди из-за поворота появилась стая собак. Их было около десяти, наверное. Они шли ей навстречу. Шли ленивой сытой трусцой, изредка внюхиваясь в снег по краям дороги и игриво задирая друг друга. Они возвращались с городских помоек — школьных, детсадовских, больничных, — где всегда можно поживиться послеобеденными объедками.
