Училка!..
Шуст еще раз медленно и уже более внимательно вчитался в текст, который она править вздумала. Пальцы, чуть погладив пульсирующую точку на шее, на плечо спустились. Притянул ее рывком на себя… Понял, что в этом кабинете именно у него так внезапно адреналин по сосудам бьет, что в висках не давление — жесткий стальной пресс!
Бездна! Никогда и не из-за кого ему так крышу не сносило. За всю жизнь не телепало настолько, как секунды назад, от понимания, что должен сделать, если по уму мерить…
Что же она тут вычитать могла? Ничего эдакого вроде. Точнее, тому, кто знал, разгул для фантазии такой, что волосы на голове у непривычных порой шевелиться начинали и колени дрожали. Ловил на подобном пару раз, отсеивал. А так, кто их привычных шифров не знал, просто отчет о том, что некий М. съехал со съемной квартиры в село, не заплатив по счетам. С описанием имущества.
Ошибок, действительно, море. Ну так Шуст исполнителей не по аттестату с медалью набирал. Ему от них иное было нужно.
Нахмурился, пытаясь понять, откуда оно тут, вообще, в материальном виде взялось, так сказать. Денис подобные отчеты не распечатывал, все на специальный мейл отправлялось… Через секунду вспомнил: Пашка, помощник его, накосячил. Распечатал совсем не то, что Денис велел, сюда притащил. Шуст ему уже за это головомойку устроил и в шредер велел отправить…
Вновь глянул на Талу. Девчонка все еще смущалась и стыдилась, еще и корила себя, что так перед ним опростоволосилась, по ходу. Вот прям читалось это все в ее глазах.
Учительница… Ну надо же, ха!
— Ни-ког-да… Никогда и ни при каких обстоятельствах ничего не трогай на моем столе, Тала, — проговорил медленно, тяжело, с давлением и жестким внушением.
Скомкал этот чертов лист пальцами в комок, отбросил на пол, им под ноги, а ее лицо уже обеими ладонями обхватил, заставил запрокинуть голову.
И держит так, что Тале не отступить, в него впечатана. На ней его сорочка распахнутая на груди, и он в одних брюках. Кожей по коже трутся.
А у него за ребрами так и ревет то чудовище, которого уже не затолкать назад, раз вырвалось на волю. Но сейчас по-иному костями рвет ему плоть… Чуть попустило, когда понял, что по чистой наивности. Дуракам везет… и блаженным. Бог их оберегает, люди говорят.
Тала далеко не дура… Ему сейчас чуть сдавить — и перекроет ей горло, задушить же трех минут дело… Видит ли это в нем? Ощущает?
И как вспышка болезненного языка пламени вдруг там, где только пепелище должно было бы остаться по здравому размышлению. Нет, не сможет. Гребаные руки ослабили сами нажим вдруг, послав разум на хер.
Что ж… в его доме она тоже хр*н кому что расскажет. А ему приятней…
Всмотрелся в янтарные глаза, наконец-то расширившиеся от испуга. Дошло, похоже, что преступила черту, к которой и приближаться не стоило всякому человеку со здравым разумом.
— О, господи! Денис! Прости! У меня и в мыслях не было! — он ощутил руками, как у нее пульс сорвался с ритма и буквально забился ему в ладони испуганной безумной птицей. Ну, наконец-то! Добрый вечер, адекватность, долго ты до ее головки добиралась. — Я просто собрать хотела то, что рассыпала…
— В следующий раз… лучше оставь на полу. Ты меня поняла хорошо, Тала? — сорвался, рыкнул с таким давлением, что она вздрогнула, как-то нелепо кивнув.
Сам склонился к ее лицу еще ближе, всматриваясь, изучая, зная, что заметит и малейший намек на ложь или фальшь…
— Убереги меня от греха, чудо.
Тала не отводила взгляда, не юлила, да и сердце колотилось бешено, рвано… Но ведь сейчас так стучать начало, а не тогда, когда поняла, что он ее увидел и поймал с бумагами. И тогда же пульс ощущал — спокойна была, только возмущалась правописанием.
Учительница! Вот это у жизни чувство юмора!
Его вдруг потряхивать самого начало от смеха, накатившего из той же глубины, что недавно яростью пылала. Что-то слишком часто это чудо его веселит. Аж чересчур.
— И что, моя девочка золотая, много к тебе старшеклассников приставало? — резко изменив тему и тон, с ленцой уточнил, позволив усмешке на все лицо расплыться, вроде как закрыв прошлый вопрос.
Погладил ее щеки пальцами.
Тала моргнула опять, чуть брови свела, будто сомневалась в том, что расслышала.
— Какие старшеклассники? — переспросила удивленно, словно не успевая за его мыслью. — Я — учитель младших классов. Мне даже в прошлом году свой класс дали, впервые… — начала она с гордостью.
И вдруг умолкла, моргнув вновь.
Его заинтересовало. А еще понравилось то, что рядом с ней озабоченные пацаны не отирались постоянно… Удавил бы каждого! Его!
— Впрочем, теперь это все… пустое. Уже не учитель. С прошлой пятницы, — вдруг отвернулась она, закончив скомкано и глухо.
Т-а-а-к. Аж любопытно стало.
— И что так? С чего вдруг уволилась? — не особо интересуясь тем, что явно против была, опять надавил ладонями, заставляя смотреть на него прямо.
— Ничего… Надоело… Устала бороться с ветряными мельницами и перегорела. Захотелось пожить в свое удовольствие, не втискиваясь в рамки, — улыбнувшись, соврала она ему прямо в лицо.
Ух ты, диво дивное!
Ну вот и выяснил, как ложь меняет ее выражение глаз, ресницы начинают метаться, словно под током, лицо будто чуть черты смазывает. И дрожь под руками… иная, не такая, от которой сексом ее отогреть пытался совсем недавно. Ни фига опыта у нее нет в навешивании лапши на уши. Тут кто угодно просечет. Так же откровенно, как растущий у Пиноккио нос…
И хорошо так. По-дебильному же, бля! По-идиотски совершенно… А Шуст ухмылку подавить не может.
Потому что школа — это пыль. Все выяснит уже завтра. Разберется и до последней мелочи узнает, что там в этой школе такого стряслось, что она признаваться не хочет. С директором поцапалась? Завучу дорогу перешла? Или лез все же кто-то? Из тех же родителей, например, на которых зла так, кто-то подбивал клинья, а потом жалобу накатал?.. Моментально со счетов жизни за все такому смертнику спишет, если так. И при этом прям вибрирует обида и горечь в его девочке.
Ничего. Выяснит все.
А вот то, что до этого ему не врала, и теперь Шуст это точно знал, прям на языке патокой, реально сладкий вкус ощутил. И удовлетворение, которого не должен был бы… Хотя кого теперь-то обманывать? Должен — не должен… Даже не ему, как оказалось, планы долгосрочные на путь земной строить.
Все пустое.
Жизнь вон такой лихой вираж заложила! Оставалось пока только цепко руль держать, ну и Талу под своим боком, чтоб не расшибиться на этих американских горках в хлам… Разгребать и разбираться будет на финише.
В дверь постучали. Никто сейчас сунуться внутрь не рискнул бы, Шуст четкие указания дал людям. Не собирался никому и шанса оставить разглядывать раздетую, считай, девчонку, гуляющую по его кабинету.
