богатых, как это произошло в США после избрания Дональда Трампа (я еще вернусь к этому вопросу). Тем не менее, эта риторика может окупиться, и риск того, что Франция попадет в социально-нативистскую ловушку в результате того, что правительство Макрона будет беспрепятственно проводить политику, благоприятную для богатых, вполне реален. Тот факт, что повышение углеродного налога в 2017-2018 годах (в конечном итоге отмененное в 2019 году) фактически послужило финансированию не экологического перехода, а отмены налога на богатство (и других налогов на богатых), подтверждает обвинения в лицемерии, которые нативисты традиционно направляют на "глобалистов".
Европа и обездоленные классы: Основания для развода
Политика, проводимая с 2017 года, и особенно то, как вопрос Европейского союза был использован для оправдания снижения налогов для богатых, также увеличивает риск того, что средний и обездоленный классы сформируют антиевропейский фронт в ближайшие годы. Конечно, в инструментализации Европы в интересах богатых нет ничего нового. Как отмечалось ранее, полная либерализация потоков капитала без общего фискального регулирования или автоматического обмена информацией о владении трансграничными финансовыми активами способствовала обострению фискальной конкуренции в пользу мобильных с 1980-х годов. Восприятие Европейского союза как места конкуренции всех против всех, выгодного в первую очередь высшим классам, помогает объяснить недовольство обездоленных, которое проявилось во Франции во время референдума 1992 года по Маастрихтскому договору, а затем снова во время референдума 2005 года по Европейскому конституционному договору.
Эти двое выборов важны, потому что они показывают глубину развода. На референдуме 1992 года, который в основном касался создания евро, "да" победило с небольшим перевесом, 51 к 49 процентам, в основном благодаря вмешательству президента-социалиста в последнюю минуту после того, как несколько опросов предсказали победу "нет". Факт остается фактом: результат выборов полностью зависел от голосов привилегированных классов. Данные опросов, проведенных после выборов, ясно показывают, что 30 процентов избирателей с самым высоким уровнем образования, дохода и богатства проголосовали в основном за "да", в то время как 60 процентов из низов проголосовали однозначно за "нет" (рис. 14.20). Референдум 2005 года был посвящен объединению различных европейских договоров в единый договор, который служил бы конституцией для Европейского Союза, основанной на принципах "свободной и неискаженной конкуренции", свободной циркуляции капитала, товаров и людей и продолжении правила единогласия по финансовым вопросам (которое, таким образом, было бы институционально закреплено). Он был резко отвергнут французскими избирателями 55% против 45%. Имеющиеся данные показывают, что в 2005 году 20 процентов лучших (и особенно 10 процентов лучших) по уровню образования, дохода и богатства проголосовали "за" с большим отрывом, в то время как 80 процентов низших проголосовали "против".
Эти два референдума показательны тем, что очень четкая "классовая" структура голосования, независимо от рассматриваемого измерения (образование, доход или богатство), отличалась от структуры лево-правых блоков, которые все еще существовали в то время. Именно обеспеченные левоцентристские и правоцентристские слои, "брамины слева" и "купцы справа", объединились для продвижения европейского проекта, задолго до попытки сформировать политический альянс в форме "буржуазного блока", которую можно было наблюдать в 2017 году.
Как объяснить этот разрыв между обездоленными классами (в самом широком смысле) и строительством Европейского Союза? Наиболее правдоподобным объяснением, на мой взгляд, является (во многом оправданное) представление о том, что от европейского единого рынка в первую очередь выиграли наиболее влиятельные игроки и наиболее благополучные социальные группы. Действительно, трудно отрицать, что налоговая конкуренция между странами Европы привела к тому, что они исказили свои налоговые структуры таким образом, чтобы извлечь выгоду из наиболее мобильных субъектов в ущерб обездоленным. Идея о том, что социально обездоленные спонтанно и иррационально националистичны (или даже расисты), что удобно позволяет "прогрессивным" элитам оправдывать свою цивилизаторскую миссию, едва ли выдерживает анализ. Например, опрос после выборов 1958 года содержит вопросы о сохранении французского колониального господства в Алжире и Западной Африке. В обоих случаях мы видим, что рабочие чаще всего выступали за немедленную независимость в соответствии с эгалитарным интернационализмом, который в то время отстаивали коммунистическая и социалистическая партии. Высокообразованные люди занимали выжидательную позицию, а самозанятые больше всего поддерживали сохранение Алжира французским и продолжение французского колониального правления в Африке (возможно, потому что они больше отождествляли себя с репатриированными колонистами и имуществом, которое они потеряли в колониях). Бедные не более спонтанно националистичны, чем богатые: национализм исторически, социально и политически конструируется и деконструируется.
РИС. 14.20. Европейский раскол во Франции: Референдумы 1992 и 2005 годов
Интерпретация: На референдуме 1992 года по Маастрихтскому договору ("да" набрал 51%), как и на референдуме 2005 года по Европейскому конституционному договору ("да" проиграл 45%), голосование было сильно перекошено в социальном плане: верхние децили доходов, образования и благосостояния проголосовали за "да", в то время как нижние децили проголосовали за "нет". Примечание: D1 относится к нижнему децилю, D2 - к следующему, а D10 - к верхнему. Источники и серии: piketty.pse.ends.fr/ideology.
После такого социального перекоса в голосовании, и особенно после отклонения Европейского конституционного договора в 2005 году, можно было бы подумать, что во Франции и Европе произойдет смена политического курса. До тех пор, пока Европейский Союз не будет ясно и наглядно продемонстрирован, что он служит делу социальной и фискальной справедливости (например, путем введения европейского налога на высокие доходы и крупные состояния), трудно представить себе конец горького развода, который оттолкнул обездоленные классы от европейского проекта.
О неопротестантской инструментализации Европы
К сожалению, такой переориентации не произошло. Основные положения (отвергнутого) Европейского конституционного договора 2005 года были включены в Лиссабонский договор (2007), который, чтобы избежать препятствия в виде еще одного референдума, был поставлен на голосование Национальным собранием Франции, которое должным образом ратифицировало его. Конечно, коалиция "нет" сама полна противоречий и не предложила никакого конкретного альтернативного проекта, который мог бы послужить основой для нового договора. Тем не менее, опасно так сознательно игнорировать вердикт, столь ясно выраженный в урне для голосования, и отказываться рассматривать любую конструктивную политическую альтернативу (например, более справедливую налоговую систему). На президентских выборах 2012 года кандидат от социалистов туманно намекнул на возможность пересмотра нового бюджетного договора (Договор о стабильности, координации и управлении), подписанного всего несколькими месяцами ранее, который привел к значительному ужесточению правил дефицита. Но в итоге из этого обсуждения, не основанного на каком-либо конкретном предложении французской стороны, ничего не вышло.
То, что произошло за последние несколько лет, только увеличило разрыв между Европейским союзом и обездоленными классами. В частности, правительство Макрона (избранное в 2017 году) называет себя проевропейским, но, как и его предшественники,
