Как и Хрущев, его будущая жена обратила на себя внимание учителя начальной школы, который сказал ее отцу, что ей следовало бы продолжить обучение в городе. В 1912 году отец «положил на подводу мешок картошки, кусок кабана, посадил меня и отвез в Люблин, где его брат, Кондратий Васильевич, работал кондуктором на товарных поездах». Отучившись год в Люблинской школе и еще год в Холмской (дядя переехал в Холм), Нина Петровна вернулась на каникулы домой в Васильево. В это время разразилась Гражданская война. Австрийцы грабили деревню, уводили женщин и девушек; Нину спасла мать, сказав, что она больна тифом. Когда русская армия освободила деревню и организовала эвакуацию, мать Нины вместе с двумя детьми стала беженкой. Во время бегства они встретили главу семьи и некоторое время находились при отряде, в котором служил Петр Кухарчук. Командир отряда дал Кухарчукам письмо к епископу Холмскому, который устроил Нину в школу для девочек, эвакуированную из Холма в Одессу. «Туда не принимали детей крестьян, — вспоминала позднее Нина Петровна. — Учились там дочери попов и чиновников по особому подбору. Я попала туда в силу особых обстоятельств военного времени, описанных выше».
Закончив школу в 1919 году, Нина Петровна некоторое время работала в школе — выписывала дипломы и переписывала документы. В 1920 году она вступила в партию, и в то же лето, когда Красная Армия двинулась на Варшаву, начала работать пропагандисткой в прифронтовых деревнях. Когда сформировалась компартия Украины, Нина Петровна возглавила ее женскую секцию. После того как Красная Армия принуждена была покинуть Польшу, Нину Петровну послали в Москву для шестимесячного обучения в недавно сформированном Коммунистическом университете имени Свердлова. Следующее свое назначение она получила в Донбасс, где помогала проводить чистки (в то время — еще ненасильственные) партии от карьеристов и жуликов, пролезших в нее во время Гражданской войны. Затем ее «бросили» на преподавание «истории революционного движения и политэкономии» в губернской партшколе, однако, не успев приступить к новым обязанностям, она заболела тифом и едва не умерла. После выздоровления она некоторое время работала на курсах подготовки учителей в Таганроге, а затем, осенью 1922 года, вернулась в Юзовку для преподавания в местной партшколе политэкономии.
Кроме этого, будущая супруга Хрущева работала партийной пропагандисткой на Рутченковской шахте, где преподавала шахтерам азы политической грамотности и читала лекции о политике в шахтерском клубе. Хрущев посещал ее лекции и на шахте, и в техникуме. Она стала его наставницей — и в узком, и в более широком смысле слова. В соответствии с традиционными патриархальными представлениями в своей семье он стремился выглядеть главным. «Он был главой семьи, — вспоминает Сергей Хрущев. — Никто не смел ему возражать — и не потому, что его боялись: просто такое нам и в голову не приходило. Однако реальная власть в семье исходила от мамы. Она вела хозяйство, она проверяла наши уроки, она воспитывала нас в строгости, чтобы мы не воображали, что нам все позволено. Теперь я понимаю, что школьные учителя, будь их воля, ставили бы мне одни пятерки; если этого не происходило, то только потому, что мама ходила в школу и убеждала их быть со мной построже. Они просто подчинялись ее желанию»65.
В массовом сознании образ Нины Петровны, как и ее мужа, сформирован ее внешностью в последние годы. Небольшого роста, полная, с круглым крестьянским лицом, она напоминала матрешку. В отличие от взрывного по характеру мужа, Нина Петровна в любых обстоятельствах оставалась спокойной и собранной. Однако под этим безмятежным фасадом скрывался суровый и жесткий характер. Юлия описывает свою приемную мать как «железную леди». Если дом Хрущева был полон книг, если семья часто ходила в театры — это, несомненно, заслуга Нины Петровны. Она же настояла на том, чтобы все дети учили английский и занимались музыкой.
Влечение Хрущева к Нине Кухарчук так же понятно, как и женитьба на Ефросинье Писаревой. Обе они воплощали для него более высокий уровень культуры и более жесткие этические стандарты, к которым он стремился, но достичь их в полной мере так и не мог.
В июле 1925 года Хрущев был назначен партийным руководителем Петрово-Марьинского уезда Сталинской (б. Юзовской) губернии. В этой должности он оставался до конца 1926 года. Уезд включал в себя четыре шахты, имение Марьинку и семь окрестных деревень. Он занимал примерно шестьсот квадратных километров; население его состояло из семнадцати тысяч крестьян и двадцати тысяч шахтеров. Нина Петровна работала там же партийной пропагандисткой и (поскольку агитаторы оплачивались из Москвы, а партийное руководство получало зарплату от местных властей) зарабатывала намного больше мужа66.
Жизнь в 1925–1926 годах, по сравнению с предыдущими и последующими периодами, была спокойной. Производство угля было восстановлено, а нэп стабилизировал положение в деревне. Союзник Сталина Николай Бухарин, желая поставить на ноги сельское хозяйство, выдвинул лозунг: «Обогащайтесь!» — несмотря на неприязнь большевиков к кулакам, процветавшим на плодородном украинском черноземе. Кроме того, условия труда на шахтах по-прежнему оставались очень тяжелыми, и, как следствие, продолжались забастовки.
Как главе районной партийной организации, Хрущеву было почти не на кого положиться: когда он приступил к исполнению обязанностей, в уезде было всего 715 членов партии, и девять десятых из них — в Петровке, где располагался уком. К концу 1925 года число партийцев доползло до цифры 110867. К этому времени многие партийные чиновники «обуржуазились» и предались коррупции. В довершение всего обострилась борьба между большевистскими лидерами. Нейтрализовав Троцкого, Сталин в 1925 году перешел к борьбе со своими бывшими союзниками — Зиновьевым и Каменевым, которые в 1926 году присоединились к Троцкому, образовав объединенную оппозицию.
На новом месте работы Хрущев стремился прежде всего обеспечить шахтеров жильем, едой, одеждой, успокоить их и призвать к порядку. Даже когда они «гневно кричали», вспоминал один из шахтеров сорок лет спустя, «ему быстро удавалось всех развеселить». Однако «временами он бывал суров. Если шахтер не желал работать… такого он увольнял немедленно»68. Бывший коллега по партийной работе вспоминает о «скромности Хрущева в быту», выражавшейся, в частности, в том, что он вместе с остальными коммунистами исправно трудился на субботниках и воскресниках69.
С кулаками и середняками партия в то время старалась не ссориться. «Мы через кооперацию должны были победить торговцев и торговлю взять в свои, государственные руки, — рассказывал Хрущев, — но не путем административных мер, а путем лучшей кооперативной торговли. Мы стремились дешевле продавать, лучше обслуживать, иметь более качественный товар. Однако нам это не слишком удавалось. Торговцы, работавшие на себя, лучше рекламировали свой товар и уделяли клиентам больше внимания. Домохозяйки, которые предпочитали как следует побродить по лавкам и все осмотреть, прежде чем сделать покупку, предпочитали частные магазины»70.
Эти воспоминания открывают для нас еще одну черту Хрущева — способность трезво смотреть на реальность, даже противоречащую его идеологическим убеждениям. Однако работа с крестьянами вытащила на поверхность и один его серьезный недостаток — раздражительность и нетерпимость при столкновении с людьми и событиями, напоминавшими ему о собственном мужицком прошлом.
