Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
— Ох…
— Да всё нормально, её вырвало всеми этими таблетками и все дела. Хотя дура, конечно.
Мы поднялись по лестнице к нашей квартире. Я попробовал открыть, но ничего не изменилось — дверь была подперта с той стороны.
— Ну, давай вместе, — сказал Карбони, и мы изо всех сил налегли на дверь. Со скрипом и невероятно медленно дверь тем не менее поддалась.
— Откроем, — понял я.
— Конечно. Постараемся и откроем.
Мы старались ещё десяток минут. После чего образовалась щель, достаточная, чтобы туда пролез я. Что я и сделал. С той стороны действительно стоял комод, на нём — перевёрнутый стул от пианино, книги, вещи. Ящики комода были вставлены неровно, и я понял, как матери удалось его сюда подтащить — она сначала вытащила из него все ящики, а потом, когда он встал, как ей было надо, снова вставила. И продолжала таскать сюда вещи, чтобы баррикада стала надёжней. Я поступил как она — вытащил ящики и перенёс их к стене. После этого мы с историком окончательно открыли дверь, и он вошёл в квартиру. Было тихо. Как будто мы отпирали пустое помещение. Похоже, матери стало всё равно — откроют или нет, как и мне в последнее время было это всё равно.
— Вместе пойдём или ты сам? — спросил историк.
— Вместе.
Одному искать мать не хотелось. Я уже делал это сегодня. Я показал в сторону спальни:
— Её комната.
Историк подошёл к прикрытой двери, постучал, потом открыл. Я стоял позади него и посмотрел в комнату вторым. Потому что надо было, наверное, посмотреть. В конце концов, мы у меня дома, а не у него. Мать не спала, сидела на их с отцом кровати точно так же, как утром на моей. Только утром она заметила, что я вошёл. А сейчас — нет. Как будто нас совсем не было. Карбони снова постучал по двери — нарочно громко. Никакой реакции.
— Надо «скорую» вызвать, — сказал он с сожалением.
— Угу.
— Телефон где?
— Там, — я махнул рукой в сторону своей комнаты.
Историк пошёл звонить. А я — закрывать окно в гостиной. Успел только притворить створки, как Карбони меня позвал. Стал спрашивать имя-отчество-адрес, я отвечал и смотрел, как он стоит на обрывках Наташиных фоток. Это было смешно. Она его так любит, а он стоит на её лице и хоть бы хны. Я засмеялся. Наташа была никому не нужна. Виктор Валентинович от моего смеха вздрогнул и переступил ногами. Теперь он стоял на обрывке Наташиной руки с сумочкой. Я расхохотался ещё громче. Меня просто трясло от смеха. Вот и всё. Она никому не нужна! Её больше нет. А Алиска есть. Чёрно-белая, нераспечатанная, лежащая в папке «Мои рисунки» на компьютере, но есть! А Наташи — нет. Может, когда я её снова увижу, то не узнаю?
Историк быстро договорил со «скорой» и, повесив трубку, обхватил меня за плечи и поволок на кухню. Потому что я продолжал хохотать и не мог остановиться. Нет, правда, разве это не до слёз смешно? Я что-то выдумывал, строил планы, хотел зла Виктору, хотел любви от Наташи, манипулировал Алиской. И что вышло? Всё рухнуло. Наташа меня предала, Виктор мне помогает, а к Алиске я привык. Я был круглым дураком со своим планом. Если бы я просто жил и ничего не придумывал, было бы куда лучше.
Я увидел у себя перед носом стакан воды. Историк пытался насильно напоить меня, точно так же, как сегодня я поил Алиску. И это тоже было смешно.
— Я не могу! — заорал я сквозь смех. — Не могу! Это бред какой-то!!!
— Лесь, тихо. Ну, успокойся, — сказал он, — успокойся, всё нормально.
Он необычно меня назвал. Не по-школьному, а так, как называли знакомые. Я замолчал. Карбони снова придвинул ко мне стакан:
— Попей воды.
Я послушно глотнул. И понял, что сейчас всё-таки выключусь. Предохранители перегорели, мозг не вмещал больше ничего. Ни одного звука и ни одной картинки. Я хотел спать. Чудовищно, нечеловечески хотел спать.
Он довёл меня до дивана. Последнее, что я запомнил, — как мой бывший враг Виктор Карбони сидит рядом и смотрит на стену, увешанную фотографиями разрухи…
Я проснулся. Было тихо и прохладно. В открытую форточку сквозило. Я встал, чтобы её закрыть. За окном медленно падал снег. Крупными пушистыми снежинками… Земля уже была застелена ровным белым ковром. И от этого на улице было светлее, чем положено в это время суток. Я стоял и смотрел на белый-белый город. Это было красиво. Где фотоаппарат? Я обернулся. В комнате был жуткий беспорядок. На полу — обрывки фотографий, на стуле как попало валялась моя одежда. А в кресле у стены сидя спал историк. Я поёжился. Всё, что вчера произошло, начало вспоминаться. Я снова поёжился, взял со стула свитер, надел его. Часть вечера не припоминалась. Последнее, что я помнил, — как лежу на диване одетый. И «скорая» ещё не приехала. Если я потом проснулся, снял одежду, лёг под одеяло, то я этого не помню. И если я видел, как приехала «скорая», то тоже этого не помню. Я пожал плечами. Ну не помню, и ладно. Надо пойти на кухню, взять мусорный мешок и собрать клочки фотографий. Они больше не нужны. Я на цыпочках вышел из комнаты. Будить историка не хотелось. Можно было и так догадаться, почему он тут — телефон отца так и не ответил. Я вернулся с мешком и начал сгребать туда обрывки. Мне уже было всё равно, что это части изображений Наташи, просто неприятно было, что в комнате беспорядок. Я собрал клочки до последнего, унёс мешок в кухню. Историк не проснулся, наверное, его тоже крепко умотала вчерашняя ситуация.
Я прошёл в гостиную. Взял трубку с телефонного аппарата. Снова позвонил отцу, уже не надеясь, что тот ответит. Но неожиданно гудки прервались.
— Да?
— Ты где был вчера весь вечер? — спросил я.
Отец хмыкнул:
— Раньше такие вопросы задавала твоя мать.
— Больше не задаст, не волнуйся.
Я спокойно изложил всё, что произошло.
— Я сейчас приеду, — сказал отец.
— Можешь не торопиться.
Я нажал на рычажок. И стал набирать следующий номер. Алискин. Алиска ещё спала и, когда взяла трубку, никак не могла сообразить, что это я и чего мне надо.
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо, — Алиска помолчала, — а ты?
— Не знаю. Пойдём вечером гулять?
— Пойдём.
— Я ещё позвоню.
Стул от пианино так и валялся в прихожей. Это тоже был непорядок. Я поднял его и поставил на место. Потом сел за инструмент, открыл крышку. Мне очень хотелось сыграть. Впервые за много лет. Но я знал, что не смогу. Поэтому просто смотрел на клавиши. Сидел я долго. Сидел, смотрел, и только в моей голове плыла музыка. Обрывки Лунной сонаты, третьего концерта Рахманинова, музыка Грига.
Вскоре я почувствовал, что на меня смотрят, и повернулся. В дверях стоял заспанный историк.
— Доброе утро, — сказал я сразу. Мне не хотелось, чтобы он подумал, что я тоже сошёл с ума. Сижу, смотрю на пианино, молчу.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 27
