— Во-первых, я не сука. А если и сука, то ты мне больше не хозяин!
Мне хочется ударить его. По голове. Мать навела столько справок о нем. Свободный диплом у него из-за травмы, полученной во время военной подготовки. Мать уверена, что это травма головы — он кажется ей ненормальным. Вот по его травмированной голове и ударить. Как смел он уйти?! Как смеет он возвращаться?!
Мой возлюбленный нахал вдавливает меня в стену всем своим атлетическим телосложением. И целует, целует меня. Говорит мне что-то в ухо. И в него же целует.
Мать сказала, что он запугал меня. Что я под его гипнозом и боюсь теперь с ним расстаться. Пусть! Пусть тогда гипноз не проходит!.. Я плачу, но мы идем уже рядом. Он несет мою сумку, а я держусь обеими руками за его бицепс.
И скорей, скорей в постель. Шампанское — на потом! Потому что, когда он будет во мне, это как бы до конца докажет, что мы да-таки, вместе! Неважно, что не получается у нас ничего. Будем трогать друг друга, ласкать. У нас столько времени…
— Ну что, школьница, где же твоя форма?
Довольно оригинальная идея — передник школьный на голое тело. Я достаю его из сумки-портфеля. Было бы здорово повязать и галстук пионерский! Но я уже не пионерка. Вместо красного галстука я крашу губы красной помадой.
— Вот. Это вся ты — голая школьница!
Пух! Шампанское. Александр сажает меня себе на колени, поглаживает левую грудь, выскользнувшую из-под лямки передника.
— Ну, ослик. Как жила без меня, с кем еблась? Говори, как на духу.
— Ни с кем я не ебалась! Я страдала. А ты — негодяй! Отправил в школу и бросил.
Сашкин член, чувствуя мою попу, смешно подпрыгивает.
— Я укурилась на днях. Во сне я, кажется, что-то делала. Но ваш член, Александр Иваныч, незаменим. Так же, как и ваши руки.
Этими руками он кладет меня на спину и трогает, трогает.
— Я скучал по твоим ноготочкам обкусанным. По этому среднему пальчику, всегда в чернилах…
Нам приходится идти на улицу. К телефону-автомату. Звонить моей матери.
_ Слушай, мамуля, ты только не переживай. Я не приду. Но в школу я пойду завтра. Обязательно.
У матери незнакомый голос по телефону. Может, это от шока. Она-то думала, что все! закончено…
— Опять потянулся его шлейф… Как ты можешь, как тебе не стыдно!
— Мне не стыдно — я его люблю!
Последние слова я говорю больше ему, чем матери. Он прижался лицом к стеклу кабинки. Корчит рожицы. А мама повесила трубку.
Какой он хозяйственный! Все умеет. Несмотря на то, что с матерью живет. И такой чистюля! Тысячу раз руки вымоет. Он их даже перед писаньем моет — «что же, я свой член грязными руками трогать буду?!» Оказывается, чтобы картошка быстрее сварилась, ее надо класть в кипящую уже воду. Я люблю кусать помидоры, а не разрезанными на дольки есть. Это напоминает пляж Дачи Ковалевского и двухдневную дорогу в поезде.
Какие жаркие дыхания у нас под одеялом! А я еще пою: «Клены выкрасили город колдовским каким-то цветом. Это значит — наступило бабье лето, бабье лето…» Кто-то сказал, что это вовсе не Высоцкого песня. Хоть что-то не Высоцкого! «Я кучу напропалую с самой ветреной из женщин…»
Эти слова надо очень четко произносить — раскатисто — напрррропалую, вветррреной…
— Все, что нельзя, — тебе нравится… ветреная ты женщина…
19
Голова, как свинец. Александр тащит меня из постели, а я не выпускаю подушку из рук. Будильник тарахтит. Пожалуйста, еще минуточку, сон досмотреть. Ну не тащите вы меня…
— Ну, давай же, вставай! Опоздаешь ведь!
Я не открываю глаз, улыбаюсь и тяну его на себя, обратно в постель.
Как можно ебаться утром? Не соображаешь ведь ничего! Рот слипшийся, с неприятным вкусом. Тело бесчувственное. Фригидное. Но лучше поебаться, чем идти в школу. Поебаться — значит опоздать. А раз опоздать, то и не пойти…
Ты меня еби, Сашенька, а я посплю еще немного. Какая пиписька утром склеившаяся! Как дольки зефира. И хуй кажется колючим. Почему у мужиков всегда хуй стоит по утрам? От постельного тепла, может? И все они хотят этот свой хуй колючий засунуть в тебя. Впихнуть, затолкать. И им даже безразлично, как ты реагируешь. Самая эгоистичная ебля с их стороны по утрам. Днем, вечером и ночью — совсем иначе ебутся!.. Но сейчас ведь я сама его позвала!
— Ты нахалка, Наташка! Учти, что этот твой прогул не на моей совести. Я тебя поднимал.
Мы сидим на кухне. Я завернута в одеяло, он — в трусиках. Пьем кофе.
— Что ты так переживаешь? Не ты ведь школу прогулял.
— Я переживаю, потому что Маргарита Васильевна с меня спрашивать будет. Понятно? Не хватает только, чтобы я стал злодеем, лишившим тебя образования!
Сижу, покачивая голой ногой в огромном Сашкином тапке, помешиваю лениво кофе.
— Ты и так уже злодей. Никуда от этого не денешься. И ты от меня никуда не денешься — потому что не хочешь. Вот.
Нагловато с моей стороны. Я чувствую себя победителем, но и не перестаю удивляться и восторгаться. Тем, что я любима вот этим человеком. Он, правда, собирался расстаться со мной. «Внять разуму» и Маргарите Васильевне во главе общественного мнения. Он вернулся. Из-за меня? Да-да, из-за тебя, Наташка. Ну и тогда — да здравствую Я! Да здравствует моя пиписька! И ноги, «растущие из ушей»! Моя жалость к ослику. Да здравствует моя любовь! Мой раскрытый рот и распахнутые глаза! Да здравствую Я! Уррр-аааа!
— Наглая ты девица! Для твоего же блага и хотел с тобой расстаться…
Хуй-то! Испугался за свою шкуру! Побоялся ответственности, представил себе бесконечные разговоры с моей матерью. Фу, лучше не думать об этом, а то стыдно.
— Сашуля, давай устроим… праздник. Поедем в гости к кому-нибудь. Пожа-алуйста. Мамонтов не вернулся?
Он хмыкает. Но, по-моему, сам не против.
— Вернулся, вернулся. Может, еще не успел наклюкаться.
Я выманиваю у Александра джинсы.
— Наташка, они тебе велики. Смотри, все в гармошку.
— Ты хочешь сказать, что у тебя ноги длиннее? Я штанины подогну. И куртку твою надену поверх, попу прикроет, и ничего не будет заметно. Буду, как хиппи… Волосы вот распущу. Еее, хали-гали!
Волосы выросли. Формы от стрижки не осталось. Беспорядок на голове, будто только что из постели. Это-то мне и нравится больше всего. Тем более что мы таки только что из нее.
Мамонтов загорел и поздоровел. Ручищи, как у гориллы.
— Витенька, ты что же, рыл что-нибудь в экспедиции?
Мы пришли, и он тут же отменил все свои дела и достал вино.
— Да, мы действительно рыли. И киряли. Иногда с похмелья казалось, что упадешь в яму. Так что, можно сказать, могилы себе рыли.
