— Выпустят — чтобы я получил нож в спину от Робина Стюарта. Как вы думаете, долго ли мне останется жить, когда он узнает, что это я продал его Франции? Если бы все шло как задумано, де Шемо сразу посадил бы его под замок.
— Посол и теперь может посадить его под замок, если вы скажете мне, где он, — сказал Вервассал.
Наступило молчание. Хариссон внезапно почувствовал себя совершенно изнуренным, будто после жестокой драки, — руки его, зажатые между икр, напряглись: он готов был вскочить, грохнуть кулаком по столу, неистовствовать, рвать на себе волосы перед лицом все новых и новых зол.
— Вызволите меня отсюда, и я все расскажу, — пообещал Брайс Хариссон.
Вервассал заявил совершенно невозмутимо:
— Ничего не могу сделать для вас: это бросит тень на мою госпожу, раскроет ее причастность. Только Уорвик может вас освободить — и только в том случае, если вы публично признаетесь.
Это было уже слишком.
— Если он арестовал меня потому, что подозревал, будто я собрался идти к де Шемо, — саркастически изрек Брайс Хариссон, — черта с два он освободит меня, когда узнает причину… Я как-нибудь сам выпутаюсь из этого дела.
— Вы так полагаете? — язвительно спросил Вервассал. — Значит, вы не слишком сообразительны. Я показал вам единственный путь. Уорвик, похоже, не пошевелится, пока не прояснится позиция де Шемо. В вашем распоряжении — день, возможно, два. Когда вы обдумаете мои слова, пошлите за мной. Тем временем могу предложить следующее. Вызволить вас отсюда я не в состоянии, но мы с послом с этой минуты употребим все силы, чтобы замять историю с письмами, и попытаемся помешать Уорвику выдвинуть более серьезное обвинение. Взамен мы должны располагать сведениями, которые позволили бы предотвратить дальнейшее развитие заговора. Скажите мне, где скрывается Робин Стюарт.
В уютной комнате, украшенной резьбой, увешанной шпалерами, обитой кожей, стало темнеть. В мерцающем, словно драгоценности, пламени очага золотая ткань табарды ровно блестела, и шотландские леопарды на шелковых пастбищах восставали из теней, поднимаясь на задние лапы.
— Нет, — заявил Хариссон.
— Вы хотите, чтобы Стюарт и лорд Уорвик продолжали осуществлять замысел, сулящий им немалую выгоду? — донесся из тьмы легкий ироничный голос.
Слово, которое Хариссон употребил по отношению к Робину Стюарту, невольно сорвалось с его губ, и не на гэльском языке. Именно тогда не только логика покинула его, но и от внешнего лоска, хороших манер, успешно прикрывавших неприглядную суть, тоже не осталось следа.
— Черт бы побрал Робина Стюарта, — с яростью бросил бывший друг лучника, и его звучный голос сорвался на истерический визг. — Я хочу выбраться отсюда живым — это все, чего я желаю! — И в ответ на ироничные рассудительные речи собеседника он только снова и снова твердил все громче и упрямее: — Нет! Нет! Нет! Нет!
Вервассал больше не стал ждать. Он встал, видный неясно в сумерках, наклонился, зажег свечку от огня и бережно отнес ее к канделябру у двери. Ветвь серебряных подсвечников ожила, свет заискрился на табарде, золотистых волосах, локонами ниспадавших из-под красной бархатной шапочки. Лицо оставалось в тени.
— Я вернусь через два дня, — заявил герольд. — Сообщите де Шемо, если захотите увидеть меня раньше.
Руки Хариссона, как птичьи лапы, вцепились в стул, его голова и неприкрытые волосами длинные уши отбрасывали нелепую тень на стену.
— Не захочу, — заявил он. — Кем бы вы ни были, хоть дьяволом, — я не захочу.
В золотом свете лицо его собеседника сияло, словно сделанное из алебастра.
— Боже мой, да вы словно не от мира сего. Неужели до сих пор не догадались? — мягко спросил герольд. — Посол знает — и это не секрет, уверяю вас. Мое имя — Фрэнсис Кроуфорд из Лаймонда. Мой брат — лорд Калтер. Я, конечно, не имею постоянной должности при дворе, но за неимением лучшего являюсь герольдом ее высочества принцессы Марии, вдовствующей королевы шотландской.
Маленькие костлявые руки Хариссона разжались, отчаянный взгляд круглых глаз сделался напряженным:
— Вы тот человек… — Хариссон оборвал фразу, затем громко, пронзительно расхохотался. — Бы Лаймонд? Боже мой, он и тут попал впросак! Вы тот человек, которого Робин Стюарт, как он полагает, убил!
— Да, надо признаться, не самый его сногсшибательный успех. Теперь вы понимаете, почему мне хочется встретиться с ним. К тому же, как вам, возможно, известно, граф Леннокс — мой старый, любимый враг, и он, наверное, уже знает, где я. Это значит, что он сделает все возможное, чтобы убедить Уорвика поберечь Робина Стюарта и сорвать наши с послом планы. Обдумайте все, что я сказал, дорогой Хариссон. Ваш выбор — Франция или Уорвик, Леннокс и смерть.
Еще минуту Вервассал постоял в дверях, чуть склонив голову, со строгим выражением лица, как будто сам он осуждал вульгарную драматичность собственной речи. Затем, нетерпеливо и с неудовольствием пожав плечами, открыл дверь и вышел. Стражники закрыли ее, и Хариссон, согнувшись, с трудом удержался, чтобы не уронить голову на руки: не годилось все же окончательно портить прическу.
Доклад Лаймонда показался де Шемо до крайности лишенным содержания. В сущности, герольд только и сказал:
— Мне очень жаль. Мы потеряли его. Думаю, это я плохо повел дело. Рассчитывал, что у него, как у брата, есть металл в сердцевине, а он развалился, словно гнилой плод. Он сделает то, что Уорвик прикажет.
По возвращении Лаймонд сбросил яркую табарду. Теперь, когда он направился к стулу, де Шемо обратил внимание на то, что шотландец сильно хромает. Посол заметил:
— Было бы хорошо иметь признание Хариссона, но и без него можно обойтись. Следует только намекнуть Уорвику, что нам известно о заговоре. Правда, прямых улик у нас нет, только косвенные, но и намек отпугнет его. Я в этом уверен.
— О Бог мой, и я тоже, — отозвался Кроуфорд, впервые на глазах де Шемо проявляя нетерпение. — Даже Хариссон понял бы это, если бы хоть на пару минут смог вернуть себе самообладание. Этот мерзкий маленький навозный червь может признаться или промолчать, как ему будет угодно. Просто я хочу заполучить Робина Стюарта прежде, чем кто-то другой его схватит, вот и все.
Брайс Хариссон не послал за Вервассалом. Но когда два дня спустя Лаймонд пришел, как и обещал, за ответом, Хариссон приветливо поздоровался с ним и принялся болтать без умолку, рассылая пригоршнями испанские и немецкие выражения. Он сообщил, что, поразмыслив, решил признаться.
И чтобы доказать это герольду, шерифу и всем, кто готов был слушать, он подробно рассказал историю своего сговора со Стюартом, своего сближения с Уорвиком, упомянул и о своей попытке продать Стюарта Франции. Он говорило обо всем твердо, смело, будто наслаждаясь собственной неприглядной речью. Это поставило шерифа в тупик. Тот никак не мог понять, как можно с таким пылом объявлять себя предателем. Действительно, во всем этом была какая-то нарочитость, подтвердившая подозрения Лаймонда. Наедине с кающимся он пробыл только пять минут. У него не было необходимости говорить: Хариссон сам выложил все.
