Я шел в воде и пел, и когда я приблизился к Клеопе и обнял его за спину, то почувствовал, что он дрожит под накидкой, полы которой лежали на воде.
Он даже не знал, что я стоял рядом с ним.
«Останься со мной. Господи, Отец Небесный, пусть он останется со мной, Отец Небесный, прошу тебя! Слишком ли много я прошу? Если я не могу получить ответы на свои вопросы, то пусть побудет со мной этот человек, хотя бы недолго, столько, сколько ты позволишь».
Я ослаб. Мне пришлось держаться за дядю Клеопу, а иначе я упал бы. Что-то происходило. Сначала быстро, а потом медленно. Больше не было реки, не было темного неба и не было пения, зато вокруг меня появилось много других, и этих других было столько, что не сосчитать: больше, чем песчинок в пустыне или в море.
«Пожалуйста, пожалуйста, пусть он останется со мной, пожалуйста, но если он должен умереть, пусть будет так…»
Я тянул руки вперед и вверх. Я превратился в струну. На какой-то миг, на один краткий миг, я узнал ответы на все вопросы и осознал, что зря переживал, но потом чудесный миг прошел, бесчисленные другие поднялись вверх и ушли туда, где я не мог видеть их и чувствовать.
Темнота. Покой. Люди смеются и переговариваются, как они обычно это делают перед сном.
Я открыл глаза. Что-то отлетело от меня, как волна, накатывающаяся на берег, вдруг отходит, такая большая и сильная, что ее не удержать. Ушло. Что бы это ни было, оно ушло.
Я испугался. Но я был сухой, накрыт чем-то, вокруг было мягко, тесно и темно. Надо мной мигали в небе звезды. Люди все еще пели, и везде горели огни, огни факелов и свечей и костров между шатров. Я был укрыт, мне было тепло, мама обнимала меня.
— Что случилось? — спросил я.
— Ты упал в реку. Должно быть, ты устал, ты сильно молился и устал. Вместе с тобой молилось много людей, и ты взывал к Господу. Но теперь ты здесь, я уложила тебя, так что спи. Закрывай глаза, а когда проснешься утром, ты поешь и снова станешь сильным. Столько событий, а ты еще мал, но уже недостаточно мал, и ты большой мальчик, но еще недостаточно большой.
— Но мы здесь, мы дома, — сказал я. — И кое-что случилось.
— Нет, — возразила мама.
Она так и думала. Она не понимала и тихо улыбалась. Я видел ее улыбку в свете костра и чувствовал тепло огня. Мама говорила мне правду, как всегда. Я огляделся. Иаков крепко спал, и рядом с ним спали младшие братья Зебедея и много-много других детей, я даже не знал всех имен. Маленький Симеон прижался во сне к Маленькому Иуде. Маленький Иосиф похрапывал.
Мария, жена Зебедея, беседовала с Марией, женой Клеопы, торопливо и встревоженно, но слов я не мог разобрать. Они стали подругами, это было видно, и Мария-египтянка, жена Клеопы, жестикулировала и рисовала руками картинки. Мария Зебедеева кивала.
Я закрыл глаза. Другие, целая толпа других, такие славные, как одеяло, как ветер, пахнущий рекой. Они здесь? Что-то шевельнулось во мне, некое знание, ясное, как будто кто-то говорил мне: «Это не самое трудное».
Это длилось лишь мгновение. Потом я снова стал самим собой.
Тут и там раздавались псалмы, и люди, идущие мимо, тоже пели. Я был счастлив лежать так, с закрытыми глазами.
— Господь будет царствовать вовеки, — пели люди, — Бог твой, Сион, в род и род. Аллилуйя!
До меня донесся голос тети Марии, Клеопиной жены:
— Я не знаю, где он. Он все еще где-то там, у реки, поет с ними, разговаривает. Они то кричат друг на друга, то начинают петь.
— Пойди присмотри за ним! — прошептала мама.
— Но он стал крепче, говорю тебе. Лихорадка у него прошла. Он вернется, когда захочет прилечь. Если я пойду к нему сейчас, он рассердится. Я не пойду. Зачем идти? Зачем говорить ему что-то? Когда он захочет лечь, он сам вернется.
— Но мы должны приглядывать за ним, — беспокоилась мама.
— Разве ты не видишь, — сказала ей тетя Саломея, — что он хочет именно этого? Если ему суждено умереть, то пусть он умрет, споря о царях, о налогах и о храме, у реки Иордан, обращаясь к Господу. Пусть он воспользуется своей последней силой.
Они помолчали.
Потом женщины заговорили об обыденных вещах и о своих тревогах. Но я не хотел этого слышать. Везде грабители, везде горят деревни. Архелай отправился к морю, чтобы плыть в Рим. Если римляне еще не выступили из Сирии, то вот-вот выступят. Сигнальные костры передают им, что здесь происходит. Весь город Иерусалим поднялся. Я свернулся калачиком, придвинулся к маме, мое тело сжалось как кулак.
— Хватит, — сказала женщинам моя мама. — Ничто не меняется.
Сон. Я провалился в полудрему.
— Ангелы! — громко сказал я и открыл глаза. — Но я не разглядел их как следует.
— Лежи тихо, — шепнула мне мама.
Я засмеялся про себя. Она видела ангела до того, как я родился. Ангел сказал Иосифу, чтобы он привел нас обратно. Я слышал, как он рассказывал об этом. И я видел их. Я видел их; правда, всего один краткий миг. Меньше чем миг. Они явились мне в несметном количестве, бесчисленные как звезды, и на краткий миг я видел их. Ведь видел? Как они выглядели? Не важно. Это не самое трудное.
Я повернулся, устроился поудобнее на свернутом и положенном в изголовье одеяле. Почему я не присмотрелся к ним? Почему не удержал их? Почему позволил им уйти? Да потому, что они никуда не уходят, они всегда здесь! Нужно просто уметь видеть их. Это похоже на то, как открывают деревянную дверь или отодвигают занавеску. Только эта занавеска плотная и тяжелая. Может быть, и занавеси на входе в Святая Святых такие же — плотные и тяжелые. И занавеси могут упасть, закрыться, раз — и ничего не видно.
Моя мама видела ангела, который разговаривал с ней; значит, он вышел из толпы бесчисленных ангелов, он явился ей, сказал слова. Но что значили его слова?
Мне снова захотелось плакать, но я удержался. Я был счастлив и печален. Меня переполняли чувства, как чашу с водой. Я был так полон, что мое тело под покрывалами свернулось, и я крепко ухватился за мамину руку.
Она высвободила пальцы и улеглась рядом со мной. Я почти заснул, но не совсем.
Вот как надо это делать, думал я. Мысли скользили одна за другой. Вот как надо это делать, чтобы никто не знал. И никому не говорить, даже Маленькой Саломее или маме. Нет. Только Отцу Небесному. Я сделал это, да? И потом я узнаю, что случилось в Вифлееме. Я все узнаю.
Они пришли снова, великое множество, но на этот раз я просто улыбался и не открывал глаз. Вы можете приходить, я не буду из-за вас подпрыгивать и просыпаться. Нет, вы можете приходить, даже если вас так много, что нет вам числа. Вы приходите оттуда, где нет чисел. Вы приходите оттуда, где нет грабителей, нет пожаров, где люди не гибнут на копьях. Вы приходите ко мне, но вы не знаете того, что мне известно. Нет, не знаете.
А откуда я это знаю?
