Если дом свиданий закроют, я потеряю все. Это дело всей моей жизни, и я должна его спасти.
Письмо к тебе помогло мне скоротать дни в заточении. Теперь мне гораздо лучше. Но если бы ты знал, как пуст мой дом, как я скучаю по старым друзьям. Афины потеряли своих лучших сынов. А остались одни воспоминания. Приезжай поскорей.
Я никогда не забывала о тебе.
Твоя Аспазия.
ГЛАВА XV
Судебный совет Ареопага, заседавший на невысоком холме к западу от Акрополя, разбирал тяжкие преступления. В него входили старейшие аристократы, которые управляли Афинами, пока Перикл не передал весомую часть их полномочий Народной ассамблее и Совету Четырехсот[72]. Теперь на холме выносили приговоры самым опасным преступникам.
Когда Анита нашли мертвым, в Афинах стали шептаться о новом заговоре. Члены Коллегии стратегов, в которую убитый в скором времени должен был войти, поспешили объявить, что демократия в большой опасности. Влиятельные друзья Анита жаждали возмездия и торопили судей.
Следствие началось весьма бодро, но вскоре потонуло в бесконечных допросах: многочисленные подозреваемые, в которые, не долго думая, записали всех, кто в тот вечер посещал «Милезию», громко возмущались, ныли и жаловались, недоумевали, с каких пор ходить в бордель считается преступлением, но так и не смогли сообщить ничего важного.
Горожане на чем свет стоит поносили медлительный суд и насмехались над дряхлыми архонтами. Досталось и гетерам: говорили, что они покрывают заговорщиков и заманивают мужчин при помощи колдовских чар. Впрочем, слухи только прибавили «Милезии» гостей: сыскалось немало охотников попасть в когти к безжалостным ведьмам и на собственной шкуре ощутить все ужасы небывалого заговора. Одни требовали немедленно закрыть гнездо разврата, другие с не меньшим пылом защищали Аспазию и ее заведение. Яростные политические баталии неуклонно сводились к судьбе «Милезии». В те времена на стене дома свиданий появилась знаменитая надпись, которую приписывали Аристофану:
Старцы-архонты давно позабыли, зачем мужчине нужен член, вот и злятся, что кто-то еще помнит.
Продик знал, что будет означать для города закрытие «Милезии». Гетеры занимали в Афинах не слишком высокое положение; они зарабатывали на жизнь, развлекая мужчин, и существовали в ночном мире, тайном, преступном и презренном, их влияние заканчивалось с наступлением рассвета. И все же «Милезия» была первой, робкой, но убедительной попыткой доказать, что женщина может быть не только рабыней мужа.
Во время войны, когда мужчины по большей части были вдали от дома, гетеры постарались наладить отношения с замужними афинянками, но когда наступил мир, женщины перестали пускать к себе питомиц Аспазии, опасаясь гнева своих мужей.
Спасти дом свиданий мог только Продик. Аспазия в этом не сомневалась: софист был наблюдателен, умен, въедлив, а главное — пошел бы на что угодно ради старой подруги. Несмотря на это, Продик слыл человеком очень осторожным, даже трусоватым, но любопытным. Он обожал всевозможные загадки и справлялся с ними на удивление легко. К тому же Продик был софистом, а значит, умел различать тайный смысл человеческих слов и поступков. В бытность послом он приобрел бессчетное количество полезных знакомств. Теперь, уйдя на покой, Продик, как никогда, нуждался в интересном деле, чтобы прогнать печаль и развеять страхи.
В юности Продик твердо решил следовать за мудрецами прошлого, чтобы укрепить дух и обрести покой. Он хотел достойно встретить старость и без страха взглянуть в лицо смерти. Старость пришла, но смириться с неизбежностью ухода Продик так и не сумел. Всех денег, что он скопил за свою жизнь, не хватило бы на плату за последнюю переправу.
С годами Продик понял, что едва ли перестанет бояться смерти. Путешествие в Афины было для него последней надеждой укрепить свой дух и набраться мужества.
Получив письмо Аспазии, софист тотчас нанял корабль, взяв гребцами команду крепких рабов. Продик собирался в путь, окрыленный новой надеждой. Кораблю предстояло пройти вдоль скалистого берега и обогнуть мыс Сунион со знаменитым храмом Посейдона. Летом там царил полный штиль, однако зимой северный ветер и встречные течения превращали окрестности мыса в сущую преисподнюю. В море бесчинствовали пираты, но утлое суденышко под флагом посольства едва ли могло показаться желанной добычей, и Продик решился путешествовать один. Едва ступив на берег, он собирался поклониться могиле Сократа, который, по словам Аспазии, принял смерть с исключительным мужеством. А софисту мужества как раз и не хватало. Сама мысль о многодневном плавании в открытом море, среди беспощадных волн, вдоль границы мрачного Аида приводила его в ужас. Много лет назад Протагор сказал ему: «Лишь тот, кто провидит свою судьбу, обретает покой. Смерть — твоя сестра, обними ее, погладь ее по волосам, протяни ей руку, ведь она всегда рядом с тобой, от рождения». Метафора Продику понравилась, но толку от нее было мало.
Официально софист считался послом Кеоса в Афинах, но по сути давно уже стал послом Афин на Кеосе. Даже в родном доме он не переставал скучать по роскошному салону Аспазии. Продику не хватало увлекательных бесед и утонченных собеседников: Еврипида, Фидия, Филолая Кротонского[73], математика Феодора[74], Геродота Галикарнасского[75], Горгия… В других городах он ощущал себя чужаком, тосковал, вспоминал Афины и Аспазию. Добровольный изгнанник, он вновь и вновь воскрешал в памяти потемневшие от времени, но по прежнему милые сердцу картины прошлого.
Над притулившимися у берега рыбацкими лодками кружили чайки. Их жалобные крики напоминали детский плач. Белые птицы, казавшиеся издалека удивительно красивыми, совершенными созданиями, на самом деле питались падалью, словно крысы.
Из-за туч, показалось вечернее солнце, и на поверхности моря задрожали серебряные блики. Продик размышлял о своей непонятной и капризной судьбе, вынуждавшей мирного и робкого человека без устали скитаться по свету. Их с Аспазией вели разные пути, которые лишь изредка пересекались, чтобы вскоре разойтись снова. Теперь их толкала друг к другу старость — не слишком удачливая сваха.
Нежданное письмо помогло Продику прогнать прилипчивую старческую тоску. Смерть Сократа означала конец целой эпохи. Предчувствие перемен влекло софиста в Афины. Но куда сильнее ему хотелось вновь увидеть Аспазию: сердце Продика томительно сжималось в предчувствии скорой встречи.
Судя по письму, Аспазия не утратила живого и острого ума, однако Продик понимал: годы едва ли пощадили его подругу. Разлука оказалась слишком долгой. Протагор сгинул где-то в море: говорили, что он утонул во время бури. Еще один удар судьбы. Смерть великого наставника сплотила осиротевших учеников. Софисты Гиппий и Горгий не забывали сообщать Продику последние новости из жизни владелицы «Милезии». Горгий писал, что Аспазия так и не оправилась до конца после смерти сына и второго мужа. Она жила затворницей на своей вилле, мало интересуясь политикой и жизнью города. Женщина разочаровалась в друзьях и перестала устраивать пиры. Горгий опасался, что она пристрастилась к зелью Цирцеи, которое собственноручно готовила из корней мандрагоры. Это жуткое снадобье Аспазия неосмотрительно мешала с вином и сонными порошками, а потом не помнила себя и целыми днями без цели слонялась по комнатам, словно сомнамбула.
