Он секунду помолчал.
Он резко обернулся. У окна послышался легкий шум. Он вытащил револьвер, услышал крики на улице и ринулся к окну.
XXX
Я пошевельнуться не мог. Вошел этот фараон, и я остался за своей портьерой. Если бы он сделал хоть шаг ко мне, пришлось бы пальнуть в него, а мне не хотелось в него палить. Я хотел просто ждать. Может быть, они уйдут, так меня и не отыскав. Шейла, вроде, была в страхе. Она, наверное, вцепилась в руку того лягавого, как когда-то вначале вцеплялась в мою. Я хотел ее видеть. Я что угодно дал бы, лишь бы ее увидеть. Теперь, когда он пришел, я бы решился отодвинуть занавеску, но это был лягавый, и он разыскивал меня. Дом, верно, оцепили, все начинается по-новой. Куда бы я теперь ни пошел, они будут окружать меня и караулить, словно дикую кошку на дереве.
Я не слушал, о чем они говорят, только голоса, а потом слова того мусора вонзились в мой мозг, словно лезвие из раскаленной стали, когда он сказал, что я белый. И тут я больше уже совсем ничего не видел и понял, что я наделал. Я так долго боялся, мне казалось, что меня преследуют. Я годами бил их по морде, даже надоело. Я удивлялся, что мне хорошо среди них, что я себя чувствую им подобным. Я вспомнил, что один приятель негр ответил мне однажды в школе. Я гордился тем, что я белый.
Я сказал ему: «А каково быть негром?» Помню, вид у него стал удивленный, чуть пристыженный. Я его как бы ранил. Он едва не заплакал и ответил мне: «Да никак, Дан, сам ведь знаешь», и я ему вдарил, у него кровь пошла из губы, а он от удивления захлопал глазами. Мне было так страшно вначале, когда они стали обращаться со мной, как с белым. Я отважился пойти работать туда, они меня ни о чем не спросили, и все устроилось мало-помалу, а я все же хотел отомстить им. У них особый запах, говорят белые, а я гордился, потому как от меня не пахло. Только никогда не чувствуешь своего запаха. Они меня побаивались, потому что я был сильным, и я гордился, что сильный, как гордился тем, что белый. Но пришел Ричард, я все детство с ним провел, он был мне поистине брат, тогда я в это верил, и я его убил. Я верил, что он мой брат, когда убивал его. Шейла, конечно, тоже так думала. Я так горд был, когда женился на Шейле, всем им отомстил, и когда овладевал ей, то тоже мстил, и так, мало-помалу стал белым; потребовались годы, чтобы всякий след стерся, и надо же было, чтобы вернулся Ричард, и я опять поверил, что я негр. Эти две девки, Энн и Салли, но я не стал бы импотентом, если бы не вообразил, что во мне негритянская кровь, и пришлось убить Ричарда. Надо было пойти в полицию, они бы отыскали документы и доказали, что я белый, и тогда Ричард ушел бы.
Я убил Ричарда зазря. Его кости трещали под моими руками. И девку убил одним ударом кулака. И ростовщик умер, до смерти сгорел. Всех их убил зазря. И Шейлу потерял. Отель оцепляют.
Он сказал, что это многое облегчит. Есть и другие способы облегчить.
XXXI
Дан словно как бы очнулся ото сна. Медленно и неотвратимо перешагнул через подоконник, пригнулся, чтобы пройти под рамой. Увидел там, далеко внизу, на мостовой плотную массу людей, инстинктивно сжался, чтобы избежать их. Его тело кувырнулось в воздухе, словно неловкая лягушка, и разбилось о твердый асфальт.
Помощник фотографа Макс Клейн успел сделать лучший снимок за всю свою жизнь, прежде чем полиция увезла труп. Фотография появилась в «Лайфе» через несколько дней. Отличное было фото.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Различные отклики, вызванные первым произведением Вернона Салливена[2], побудили меня разродиться по случаю выхода второй книги этого молодого автора вторым предисловием, что представляет одно преимущество: в книге будет на четыре-пять страниц больше, а значит, как говорят в писательском кругу, книжка станет солиднее. Кроме того, время от времени стоит пообщаться по душам с читателем, чтобы он не сомневался, что его не забывают.
Итак, отклики были различные, но все они приводят к четкому, твердому как алмаз и неумолимому выводу: за исключением полдесятка критиков, отнесшихся к книге без предвзятости, критики повели себя как палачи, да вдобавок низшего сорта.
Прежде всего, ссылаясь на одно место в предисловии к первой книге, где говорится о продаже всяческой чепухи (что прекрасно было понято издателями, да и не только ими), эти самые критики беззаботно приписали мне авторство этой книги. Это тактика грубых невежд: я слишком целомудрен и слишком чист, чтобы писать такое.
Я ничуть не протестовал, поскольку это послужило хорошей рекламой, но это ложь, или почти. А в отношении подробностей книги было сказано много других глупостей: некоторые дивились числу и обилию американских автомобилей. Видно никогда не читали Реймонда Чандлера[3]. Другие, курам на смех. распространялись по поводу различных несуразностей, о которых не стану распространяться, поскольку сие вульгарно. А одна личность, выдающая себя за негра с Мартиники, одна фамилия которой настолько несуразна и нелепа, что является оскорблением добрых нравов, заявила, что ни один негр никогда бы не написал подобной книги: ведь он-то хорошо знает повадки негров. Ответим все же этому негру, что он столь же вправе разглагольствовать о своих американских братьях по крови, как китаец из Сан-Франциско о проблемах в Шанхае, а также, что, если сам он не склонен мстить за младшего брата путем спанья с белыми женщинами и дальнейшего превращения их в кровавое месиво, из этого вовсе не следует, что этого не могут делать другие. Но есть рецензии и похуже.
Все эти критики, облившие липкой, зеленоватой желчью первое произведение Вернона Салливена, и другие, превознесшие его до небес, сделали его тем самым весьма заметным событием. Они придали книге важность, возможно, ей и свойственную, но не в том смысле. С литературной точки зрения, эта книга не заслуживает, чтобы на ней долго останавливались.
Поймите меня правильно. Я сделал перевод, выдерживая насколько мог стиль французского языка (не классический, конечно). Но в том. первом предисловии, воинственно настроенном против самого гнусного торгашеского духа, я предупредил тех. к кому оно обращено, что издатель — торговец книгами (хотя это продолжают не принимать во внимание).
И вот все ринулись на это: да как он посмел, да какая грязная, отвратительная, сальная книга, и все прочее! И вовсе это не Салливен, ведь перевел-то Виан! И вообще, зто не укладывается в общепринятые рамки! И в специфические тоже! И вообще, существуют мужчины, которые спят с женщинами и получают от этого наслаждение, а не только педерасты и лесбиянки! Это омерзительно! Возврат к варварству, беспрецедентное варварство, плоский досужий вымысел выдохшегося мистификатора, und so weiter!..[4]
