I
В этот вечер клиентов было немного и оркестр, как всегда в таких случаях, играл слабовато. А мне-то было до лампочки. Чем меньше народу, тем лучше. Выставлять, да еще с церемониями, по пол-дюжине пьянчуг каждый вечер в конце концов порядком надоело. А поначалу мне даже нравилось.
Еще как нравилось, нравилось врезать этим свиньям по морде. Но через пять лет такого спорта я был сыт по горло. Целых пять лет никто из них и не подозревал, что рожу им каждый вечер чистит метис, черномазый. Конечно, сперва это меня возбуждало. Да еще эти мерзостные бабы, накачанные виски! Я засовывал их в их тачки вместе со шмотьем и спиртягой в кишках. И так каждый вечер, неделя за неделей. Пять лет подряд.
Ник очень неплохо платил мне за эту работенку, потому как я выгляжу прилично, да к тому же умею в два счета их оглоушить — ни разговоров тебе лишних, ни скандалов. Свои сто долларов в неделю я имел.
Все они сидели спокойно. Правда, двое, там в углу, чего-то раскричались. Но не слишком. Там, наверху, тоже не шумели. Джим дремал за стойкой.
Там, наверху у Ника, играли. Игра подонков, само собой. Можно было и девок найти, кому охота. Там и пили тоже, но кого попало туда не пускают. Двое в углу, худощавый парень и потрепанная блондинка, встали потанцевать. Пока их только двое, можно было не беспокоиться. Вот когда начинают бить друг другу морду, натыкаясь на столы, дело серьезное. Тут-то я спокойненько усаживаю их обратно.
Я потянулся. Джим дрых вовсю. Троим музыкантам на это было наплевать. Я машинально поглаживал отворот смокинга.
Не больно-то мне нравилось бить им морду, вот в чем дело. Но я привык. Я был белым.
Я подскочил, уразумев то, что только что подумал.
— Налей мне стаканчик, Джим.
— Виски? — пробормотал Джим, еще не проснувшись,
— Виски. Но чуть-чуть.
Я белый. Я женился на белой. У меня белый ребенок. Отец моей матери работал докером в Сент-Луисе. Уж до того черный был докер, разве что во сне приснится. Всю мою жизнь я ненавидел белых. Я прятался от них, убегал. Я был похож на них, но тогда они меня пугали. А теперь я про то больше не вспоминаю, потому как мир я теперь вижу не глазами. Потихоньку переменился, сам того не замечая, и в этот вечер я чувствовал себя преображенным, изменившимся, ассимилировавшимся.
— Уходили бы уж.., — сказал я Джиму. Я это сказал, чтобы лишь что-нибудь сказать, чтобы собственный голос услышать.
— Угу, — произнес Джим усталым тоном. Он посмотрел на часы.
— Рановато еще.
— Ничего, — сказал я. — Разок можно было бы и пораньше закрыть. Много их там, наверху?
— Да и не знаю, — сказал Джим. — С той стороны тоже заходят.
Танцующая пара зацепилась за кресло и с грохотом повалилась. Женщина села и ухватилась рукой за нос, вся растрепанная и вконец отупевшая. А ее мужик так и валялся и беззаботно смеялся.
— Выставь их, — сказал Джим. — Избавь нас от этой рвани. Выбрось их на улицу.
— О! — пробормотал я. — Другие-то все равно останутся.
Я подошел к ним и помог женщине подняться. Потом я подхватил парня под мышки, поставил его прямо. Ничего, нетяжелый. Еще один чемпион по бейсболу в койке.
— Спасибо, милашка, — сказал он мне. Женщина заплакала.
— Не называй его милашкой, — сказала она. — Это я милашка.
— Конечно же, милашка, — сказал мужчина.
— Не пора ли по домам? — предложил я.
— Ага. — сказал парень. — Я не против.
— Доведу вас до машины, — сказал я. — Какого она цвета?
— Ммм… Она там…— сказал этот тип, неуверенно махнув рукой.
— Отлично, — сказал я. — Найдем. Пошли, птенчики.
Женщина вцепилась мне в руку.
— Сильный вы, а? — сказала она.
— Я его сильнее…— сказал мужчина.
И — я и не смекнул, что к чему — врезал мне кулаком прямо в живот. У этого болвана и мяса-то на костях не было, а все равно дыхание у меня перехватило.
— Ну, ты полегче, — сказал я. Я схватил их каждого за руку и слегка сжал запястье самца. Он позеленел.
— Пошли, — повторил я. — Будьте паиньками, идите по домам.
— Не хочу быть паинькой, — сказал мужчина. Я сжал его запястье еще чуть крепче. Он попытался высвободиться, но какое там.
— Ну, ну, тихонько, — сказал я. — Знаете, я уже раз сломал одному руку вот таким точно захватом.
Я дотащил их до двери, которую распахнул ударом ноги.
— Какая машина ваша? — спросил я.
— Третья…— сказала женщина. — Там… И указала на одну из тачек на стоянке, а была она не трезвее своего мужа, так что пойди разбери какую. Я сосчитал три, начиная с первой попавшейся, и затолкал их внутрь.
— Кто за руль сядет? — спросил я.
— Она, — ответил мужчина.
Так я и знал. Я захлопнул дверцу.
— Спокойной ночи, — сказал я. — Добрых вам снов.
— До свиданья, — сказал мужчина, махнув мне рукой.
Я вернулся к стойке. Все по-старому. Двое клиентов поднялись, вроде уходить собрались. Я зевнул. Джим тоже зевал.
— Работенка не из легких! — сказал он.
— Скорей бы Ник спустился, — сказал я. Когда Ник спустится, можно, значит, закрывать.
— Скорей бы…— сказал Джим.
Я говорил как он. Я был как он. Он говорил, даже не смотря на меня.
А потом я услышал тихий звоночек под стойкой. Два раза. Меня вызывали наверх.
— Давай, иди, — шепнул Джим. — Гони их всех.
Я отодвинул бархатную штору, закрывавшую лестницу, и, чертыхаясь, полез наверх. Черт побери, неужто эти сучьи дети не дадут мне вернуться домой спокойно?
Моя жена, наверно, спит… Скорей бы в теплую пружинящую кровать.
II
Железная лестница глухо постанывала под моими шагами. Я поднимался без натуги. Я никогда не упускал случая размять свои здоровые бицепсы. Они того заслуживают. Наверху опять висела бархатная штора. Ник любил бархат. Бархат и жирных баб. И монету…
На втором этаже потолок был низкий, а стены обиты темно-красной материей. С десяток мужиков играли, расставаясь с бабками ради прекрасных глаз Ника. Вдоль стен Ник устроил отдельные четырехместные кабинки со столиками, где разгорячившиеся могли успокоить нервы в компании одной из девок, которых всегда было вдоволь. Не знаю, платил ли им Ник процент, или же наоборот, но поскольку эти девки без работы не скучали, они всегда прекрасно договаривались с хозяином.
