открывает своему ребёнку новый мир, описывая в красках неведомые ранее чудеса. Я чувствовал себя крайне хреново, продолжая не верить его словам.
— Ничего не понимаю, друг! — перебил его я.
— А чего тут понимать? Или ты хочешь сказать, что у тебя семья и дети есть, о которых я не знаю? — Он тоже посмотрел на потолок. — Хотя от тебя чего угодно можно ожидать!
— Ром, я два года с Аней живу!
— Два года? Слушай, друг, я не хочу тебя пугать, пойми меня правильно, ты взрослый мужик, но мне кажется, у тебя с головой что-то… Ты не падал? Травм нет? Может, у тебя опухоль какая…
— Иди ты в жопу! — в сердцах заорал я, вскочил со стула и подошёл к окну.
Внизу, за домом, на множестве параллельных, словно струны, рельсах рядами стояли железнодорожные составы. Где-то вдалеке медленным темпом двигалась зелёная электричка, глухо перебирая железными колёсами по стыкам путей. Сотни чёрных проводов, натянутых сверху, были засижены тысячами таких же чёрных городских птиц. Внизу, у стены дома, двое мальчишек пинали какие-то ржавые банки.
— Ром, поехали ко мне, сам посмотришь.
— Поехали! — без раздумий ответил Роман. — Дай только джинсы надену.
Мы вышли во двор. Заходящее солнце освещало старую пятиэтажку слегка загадочным светом. Разбросанный повсюду мусор, по всей видимости разнесенный ветром, и два ржавых остова автомобиля, вросшие с годами в землю, создавали поистине ужасающую картину старого московского двора.
— Ого! А «Кайен» ты где нарыл? — удивлённо спросил Роман, когда мы подошли к автомобилю.
— Я не знаю, что тебе сказать, вроде как он мой… — Я и вправду не понимал, как ответить на его вопрос.
Через пару минут, вырулив из ужасных дворов, мы выехали на Садовое кольцо.
— Что за муть играет? — возмутился Ромка, пытаясь найти кнопку переключения радиостанции. — Где «Рекорд»?
— Ром, ты лучше глянь в бардачке документы, — заволновался я, вспоминая недавнюю историю с гаишниками.
Роман порылся в бардачке и достал валявшееся среди каких-то бумаг свидетельство о регистрации.
— Царёва Ольга Борисовна, — произнес он. — Это явно не ты.
Я задумался.
— Не знаю такую. А ты?
— Я уж тем более! — ответил Роман и положил документ обратно в бардачок.
— Ну и по фигу! Доверенности-то отменили, спасибо ментовскому богу! Главное, что документы есть.
— Так ты его дёрнул у кого, что ль? — Ромка широкими глазами смотрел на меня. — Лёха, ты кадр! А чё? Нормальная тачка! — Он похлопал ладонью по панели приборов.
— Да, согласен, мне тоже нравится. Лучше, чем «бэха».
— «Бэха»? — Он сделал звук магнитолы тише. — Какая еще «бэха»?
— Моя «пятерка», Ром! Или хочешь сказать, что её тоже не было?
— Ну хэзэ. Ты «бэхи» с детства не перевариваешь. Всегда же говорил, что это помойка для чурок. — Он улыбнулся.
— Да, это правда. — Я снова задумался.
Роман был однозначно прав в том, что я всегда хаял продукцию завода «БМВ». Я действительно их не любил и не понимал. Но ведь я точно помню, что у меня была баварская «пятерка», и она мне нравилась! Может, я и вправду схожу с ума?
— «Сиерру» куда дел? — прервал мои размышления Роман.
— На Пятницкой оставил, — ответил я. — Когда вчера к вам с Серёгой приезжал.
Роман смотрел на меня с удивлением и улыбкой. Ему явно не хотелось снова затевать этот разговор, но в его глазах читалось раздражение из-за повторяющейся издёвки.
— Ну да, ну да, — протянул он, — ты только не продавай её никому, лучше мне отдай, машина мировая! Столько всего пережила — страшно вспомнить! «Кайен», конечно, хорош, — Роман снова постучал ладонью по панели приборов, — но «Сиерра» — это «Сиерра». Классика!
Тем временем мы подъезжали к моему дому. К большому удивлению, во дворе свободных парковочных мест не нашлось, поэтому я заехал на тротуар непосредственно у входа в подъезд.
— Добрый вечер, Алевтина Михайловна! — поздоровался я с консьержкой, как обычно сидевшей в своей будке.
— Подожди, Лёшенька, — закричала она, выбегая ко мне навстречу, — ты денюжки-то мне когда отдашь? Я же не могу за тобой всё время бегать! Все платят, один ты бабушку игнорируешь.
— Ой, простите, а сколько я должен-то? — Мне стало немного стыдно, особенно при Романе.
— Да за четыре месяца уже. Две тысячи. Да и этот уже кончается, скоро все платить будут…
Я сунул руку в карман и достал пачку тысячных купюр, на ощупь тысяч десять или пятнадцать. Быстрым движением руки вынул три купюры и протянул консьержке.
— Вот, Алевтина Михайловна, ещё за следующий сразу отдам, пока есть.
— Зарплату, что ль, получил? — Алевтина Михайловна недоверчиво смотрела на пачку денег, которую я сжимал в руке.
— Ага, — буркнул я. — Ром, пошли.
Мы поднялись на лифте на восьмой этаж. Из-за полного непонимания происходящего меня переполняло жутким волнением. Вспоминая утро и спящих детей, пытаясь смоделировать ожидавшую меня за дверью квартиры ситуацию, я повернул ключ и вошёл внутрь. В квартире было тихо. Я включил свет в прихожей, Роман закрыл дверь. Мы разулись и по привычке прошли в кухню. Везде было убрано. Никаких лишних вещей, лишь около раковины стояла пустая немытая чашка с засохшим чайным пакетиком внутри.
— Ну и где дети? — подколол Роман, нарушив тишину.
Я молчал. Оглядев кухню, я снова вышел в коридор и заглянул в соседнюю комнату: тоже пусто и убрано. Никаких детских кроватей, игрушек, одежды или чего-либо ещё, напоминающего о детях.
Всё так же молча я прошел в спальню. Как и утром, мебели было много: кресло в углу, высокий торшер с ажурным плафоном, какие-то статуэтки на тумбах — всё то, что меня удивило ещё утром.
— О! — произнес я. — Видишь? Мебель не моя!
— А чья? — Роман стоял рядом и тоже внимательно рассматривал обстановку.
— Бля, Ром, говорю же тебе, у меня этого всего не было! — широкими шагами я подошёл к ванной и открыл дверь.
В ванной, как и утром, на тумбе лежали полотенца. Шампуни, кондиционеры и различные дезодоранты аккуратно стояли на полках. Женской химии не было. В стакане у раковины красовалась всего одна зубная щетка.
— Утром были дети… — придурочным голосом протянул я.
— И Анна? — издевательски спросил Ромка.
— Нет, не Анна. Какая-то другая девушка… — Я прекрасно понимал всю абсурдность этих оправданий. Даже в собственных глазах я выглядел полным идиотом.
— Лёш, ты реально меня пугаешь. — В его голосе чувствовалось искреннее беспокойство.
Мы снова перебрались в кухню. На всякий случай я проверил содержимое холодильника: пара консервных банок, пачка молока и сыр. Ещё что-то по мелочи. Никаких признаков семейной жизни.
— Стой, Ром! — Меня словно пробило током. — Посиди, я сейчас вернусь!
Я рванул обратно в
