и отмеривать, советоваться с нужными людьми, а только потом действовать. Сгоряча рубить, на то ума не надо. А власть, это ответственность, это не слава, нет. И надо тебе это сейчас понять, пока власть не получил. Ибо потом поздно будет! А страной Хатти править, это наука тяжёлая, не всем, кто Престол Льва от отцов унаследовал, она по силам оказалась. У нас не страна царю служит, а царь своей стране. Это понять надо, тому примеров было предостаточно. Всё, после поговорим, у меня и без тебя дел достаточно.
Урхи-Тешшуб уже на середине отцовской тирады опустил взгляд. После побрёл прочь из шатра, чувствуя себя совершенно раздавленным.
* * *
Солнце медленно поднималось над горизонтом, прогоняя демонов ночи, открывая дорогу новому дню. Сейчас, в самом конце весны, зной ещё не давил нещадно, как в летние дни. Утренний воздух свеж и прохладен. Особенно здесь, в небольшой роще, где расположил свой отряд Хаттусили.
Когда-то давно по всей равнине и к югу, и к северу от Кадеша росли могучие кедры. Но, местные жители постепенно сводили на нет древние леса. Много лет назад, не меньше, чем с полсотни, вырубили и здешний старый кедровый лес. Но земля не терпит ран на теле, и мало-помалу они затягивались. На старом месте постепенно росли новые деревья, поднимались вверх, тянулись к солнечному свету. А под защитой стройных кедров, рос подлесок из переплетавшихся вместе кустов ежевики и лещины.
Роща служила хорошим укрытием для хеттских воинов. Со стороны, откуда ждали появления противника, колесницы хеттов должны были стать незаметными.
Враг не должен увидать, как готовят ему западню. Но птица и зверь прекрасно чувствовали присутствие давнего и самого опасного врага — человека. Потому в роще стояла необычная для утренних часов тишина. Не слышно было птичьего пения, будто лес покинуло всё живое.
Хаттусили посмотрел наверх, прикидывая, сколько прошло времени и как скоро должны были показаться первые воины мицрим. Над его головой почти сходились вместе ветки соседних кедров, образуя подвижный шатёр. Нет, пока ещё рано. Надо ждать.
Вдруг тень и солнечные зайчики заплясали над головой, полог шатра из хвои задвигался прямо перед глазами. Хаттусили вновь посмотрел наверх, стараясь разглядеть, из-за чего в безветренную погоду шевелятся ветки.
И встретился взглядом с чёрными бусинами глаз, что смотрели на него с расстояния не больше вытянутой руки.
Куница, серо-бурая с белой грудкой, будто шейный платок одет. Маленькая и юркая, она смотрела в упор на наместника Верхних Земель. Несколько мгновений куница разглядывала Хаттусили, а потом резко развернулась, и бросилась бежать вверх по стволу. Ещё через мгновение он увидел пушистый хвост высоко на дереве, а потом зверёк и вовсе пропал, потерялся между веток вечнозелёного кедра.
Хаттусили улыбнулся. Мысленно похвалил своих воинов. Молодцы. Сколько стоят уже, а в округе так тихо, даже зверушка не побоялась подойти ближе.
Никто не переговаривается, не пытается за шуткой или нарочито громкой бравадой скрыть страх, неуверенность. Никто не делает резких движений, не звенит оружие и доспехи. Даже кони стоят тихо, подчиняясь приказам возничих. Лишь некоторые нетерпеливо копытами бьют.
В самом лесу, под кедрами, стояла всего сотня колесниц во главе с энкуром Верхней Страны, а также две сотни лёгкой пехоты. Остальное войско разместилось ближе к реке в лишённой больших деревьев полосе, укрытое от взгляда с равнины выступом леса, будто острым мысом, далеко выдававшимся в зелёное море.
Словно каменные изваяния львов, охраняющие ворота столицы, замерли воины Хаттусили. Но они были живыми людьми, из плоти и крови. Которые пришли сюда, чтобы забрать жизни у врагов.
Тысячи мужей, все вместе похожи были на огромного барса, что готовился к прыжку. Застыв на месте, зверь примеривался, чтобы нанести один удар, который решит исход боя. Оставалось только дождаться жертвы, что беспечно шла в ловушку, расставленную слугами Престола Льва.
И, наконец, она появилась, пёстрая голова Иллуянки-Змея. Громадное тело ползло по равнине, как издали могло показаться степенно, неспешно. Но это впечатление было обманчивым.
Хаттусили приложил ладонь козырьком ко лбу.
— Быстро идут, — отметил он негромко, — и солнце не в зените. А эти вчера к полудню только переправились.
— Прознали, видать, про нас — проговорил возница.
— Не иначе.
Хаттусили прикрыл глаза. В воображении его, будто наяву, серо-бурая куница прыгала вокруг свивавшей пёстрые кольца гадюки. Гадюка шипела, качала головой, но храбрый зверёк стремительным волчком неуловимо крутился вокруг чешуйчатой твари.
Воинство «Ра» поравнялось с рощей. Мицрим шли скорым шагом. Все колесницы возглавляли колонну. Хаттусили дождался, пока они почти миновали засаду.
Он надел шлем, конический, с гребнем из конского волоса. Поднял руку. Усмехнулся.
— Ну что, станцуем?
Рука упала.
* * *
А в ставке великого лабарны в этот час всё вверх дном перевернулось. Ещё не показалась над горизонтом огненная корона Вурусемы, Богини Солнца, когда к Старому Кадешу прибыли несколько разведчиков из-под Шабтуны. Им пришлось целый день добираться к ставке по правому берегу реки, густо заросшему акацией и непроезжему для колесниц. Ещё и пленного тащили, который норовил вырваться и сбежать, за что был изрядно бит и вывихнул ногу в результате удачной (или наоборот неудачной, тут как посмотреть) подножки.
Разведчиков пропустили к Тур-Тешшубу без промедления.
— Пленный? — спросил Первый Страж, — отлично! Тихо взяли?
— Так точно, достойнейший! В кустах одиноко сидел, — хохотнул старший разведчик, — на корточках. За важным делом.
— Чего-то он излишне помятый, — заметил Хастияр, — перестарались? Да и протух, похоже.
— Силён и скользок, зараза. Крови нам попил, покуда дотащили. А что воняет, так-то не наша вина, он животом скорбен.
— Шунашшура! — брезгливо поморщившись, окликнул Тур-Тешшуб «начальника вестников», — запиши имена эти доблестных мужей. Достойны награды.
Он повернулся к пленному и сказал на лувийском языке:
— Ну а мы с тобой побеседуем.
Тур-Тешшуб с первого взгляда определил, что пленный был не из воинов-мицрим. Наёмник из Лукки, Арцавы или из долины реки Сеха. Почти что свой, но врагу служил, а, стало быть, это обстоятельство отягчающее.
«Язык», однако, несмотря на всю бедственность своего положения, оказался крепким орешком. Разговорить его смогли лишь, когда Хаттусили уже выдвинулся устраивать засаду. А когда заговорил, то поначалу ничего нового и не поведал. Спрашивали его Тур-Тешшуб и Хастияр попеременно.
— Как войско, в котором ты был, зовётся?
— Не знаю, — процедил шардана, сплёвывая кровь.
— Так уж и не знаешь?
— Не вру. Мне как-то дела не было, чего и как там «черноногие» зовут. У них имена для всего такие, что нормальный человек и не выговорит.
— Какой знак перед
