этот день не за горами!
Столица ликовала. По радио вперемежку с бравурными маршами передавали победные сводки Информбюро о боях под Москвой с длинным перечнем военных трофеев: орудий, танков, бронетранспортеров. И пленных! Зря, стало быть, Гитлер хвалился на весь мир, что его солдаты умирают, но не сдаются. Сдаются, еще как! Кинохроника запечатлела их в бабских шалях поверх легких шинелишек с трусливо приподнятыми руками. Красноармейцы в добротных полушубках выкуривали их, как крыс, из подвалов, погребов. А артиллерия уже шла дальше, вперед. Там среди наступающих был капитан Савин…
Катя задержалась у громкоговорителя на столбе, около которого не переводились слушатели. И так по всему городу. Голос Левитана звучал могуче и торжественно. Она слышала его почти на всем пути до завода. У проходной снова громкоговоритель и толпы народа.
Кате не терпелось поделиться с кем-нибудь из друзей своей радостью за Андрея: жалко, что с Ниной они теперь работали в разных сменах, но, может, в раздевалке встретятся? Нет, шкафчик Нины пустовал, она уже успела убежать к Виктору в комитет комсомола.
Оставался Седов, — его-то Катя обязательно увидит, ведь с тех пор, как его назначили главным инженером цеха, или потому, что Нина стала невестой другого, — Данила на работе с утра до вечера.
Седова на месте не оказалось, тетя Лиза сказала, что он ушел с делегацией фронтовиков.
— Какой делегацией? — переспросила Катя.
— Да ты разве не знаешь ничего? К нам гости с фронта приехали. Да вон и они и Данила Михайлович с ними.
— Екатерина, вот какое дело… Да, во-первых, здравствуй, во-вторых, мне некогда, придется тебе пройтись по заводу с товарищами военными. Елизавета Силовна останется пока за тебя.
— Даня, послушай…
— Нет, нет, без отговорок.
— Я не о том, Даня. Письмо от полковника получила, об Андрее пишет…
— Поздравляю, поздравляю. Вечером зайду, почитаем.
— Сумасшедший какой-то, — бросила ему вслед тетя Лиза и тотчас поправилась: — Рвут парня во все стороны, тут всякий с копыт долой!
— Ну что ж, пойдемте, товарищи, — пригласила делегацию Катя и принялась с жаром объяснять им то, что сама знала о цехах завода и о его продукции.
Фронтовики интересовались всем, вникали в подробности, словно завтра их ждала не война, а мирная жизнь и работа.
Один из делегатов был, как Андрей, — капитан, и Катя собиралась спросить его о нем: может, встречались где? Но что-то остановило ее, и она не спросила.
— Два часа промоталась, — встретила ее Вагонова ворчанием, — на моем участке ученица-слесарь деталь запорола, а я здесь, как дворняжка на привязи…
Дома, после работы, лежа в постели, Катя в какой раз уже принялась перечитывать письмо полковника об Андрее. Надо было записать в дневнике об этом исключительном событии в ее жизни, но Кате так хорошо, такая приятная усталость разлита по всему телу, а за дневником придется вставать, рыться в чемодане…
«Завтра запишу», — легкомысленно решила она.
…Разве она знала тогда, что завтра не найдется ни тех чувств, ни тех слов, которые были сегодня. И уже потом, спустя много дней, когда она неуверенной рукой, в тяжелом раздумье, возьмется за дневник, — в него упадут коротенькие, как взрыв, горькие слова боли…
Данила задерживался или забыл, что обещал прийти. Катя ждала его, превозмогая дремоту. Наконец она услышала, как стукнула в подъезде дверь, затем раздались шаги на кухне.
— Можно?
— Да, да! — весело отозвалась она, вскакивая с постели.
Дверь в комнату необычно медленно, со скрипом стала открываться, будто ей не хотелось впускать того, кто стоял по ту сторону, — и Катя увидела на пороге человека в военном.
— Добрый вечер, — сказал он. — Да мы, оказывается, встречались с вами.
Он шагнул ближе к свету, и молодая женщина, недоумевая, узнала в нем одного из делегатов.
— Вы Ермолова Екатерина Сергеевна?
— Да, а что?
— Дело в том, — да вы сядьте, — сказал он вдруг и как-то жалостливо улыбнулся.
Катя в испуге опустилась на стул, она почувствовала, что слабеет, и ей, на самом деле, не устоять на ногах.
— Я вчера видел вашего мужа, — продолжал капитан нерешительно. — Ну, и дело в том… Андрей Николаевич, мой командир, ранен и просит навестить его. Госпиталь в двух часах езды от Москвы, вот адрес.
«Ранен?.. Как нее так. А письмо от полковника? И я радуюсь, а он, может быть, умирает?..»
Катя машинально взяла из рук капитана бумажку с адресом.
— Не волнуйтесь. У него вынули осколок из легкого. Я говорил с врачом, он будет жить… Уверяю вас, — напуганный тем, что женщина молчит и как-то странно смотрит на него, более оживленно заговорил посетитель. — Я бы хотел помочь вам чем-нибудь, — добавил он.
— Нет, нет, спасибо. Вы так непростительно долго не извещали меня! — Она подошла к вешалке и рванула пальто.
«Нужно действовать, действовать. Сию минуту бежать к Даниле»…
Капитан попрощался и ушел, а Катя в растерянности, не сознавая того, что делает, напряженно прислушивалась, к его шагам, как когда-то к шагам Андрея.
— Ого, нас уже военные навещают? — запела с порога соседка. — Смотри, Екатерина… — И осеклась, бросилась помогать ей надеть пальто.
«Только бы доехать, только бы побыстрее доехать», — лихорадочно думала Катя по дороге на завод, в темноте спотыкаясь обо что-то и чуть не падая.
Данила дежурил в парткоме. Он сидел за столом над разложенными томами Ленина и писал. Настольная лампа под зеленым абажуром освещала его спокойное, сосредоточенное лицо.
Катя прислонилась к стене, осторожно переводя дыхание. Слезы все больше и больше застилали глаза, и она уже ничего не видела, когда исступленно заговорила:
— Даня, нужно скорее… Отпусти меня и помоги добраться до вокзала. Прошу тебя! Ранен Андрей…
Эта ночь была без начала и конца, и Кате мерещилось, что она не переживет ее.
Седов побежал хлопотать о пропуске для проезда по городу в неурочное время, да еще во время объявленной воздушной тревоги. Катя полулежала на диване, закрыв глаза, и всякий раз вздрагивала, когда над крышей заводоуправления завязывалась горячая стрельба.
Несколько раз Данила возвращался, звонил куда-то. С пропуском ничего не получалось. Катя вызвалась идти пешком до вокзала, одна, на собственный страх и риск.
— Нельзя, что ты? Тебя заберут на первом же посту.
Она говорила ему, что пройдет незамеченной, а если и задержат, то все равно пройдет, ведь ей необходимо. А он твердил одно:
— Не пущу, не пойдешь.
Воспользовавшись его коротеньким отсутствием, Катя встала и вышла.
«А вот уйду, уйду…»
В проходной часовой загородил женщине дорогу винтовкой, сурово поблескивая глазами.
— Не велено, гражданка, вернитесь в помещение.
Катя вернулась и, вкладывая все свое бешенство, упрямо сверлила взглядом крутой
