Данькин затылок, склоненный над книгой. Как она ненавидела его в эти минуты с его навязчивой опекой и распорядительностью!
К утру Седова стали навещать дежурные с разных участков, запорошенные снегом, озябшие. Комната наполнилась холодком, свежестью, отдающей тонким, еле уловимым запахом спелого арбуза. Для Кати всегда так пахла зима в ясные безоблачные дни юности.
— Да уж скажи лучше — земляникой, — посмеялся однажды Андрей и спросил: — Слышишь?
— Слышу, слышу, — громко ответила Катя, открывая глаза. Перед нею стоял Данила с заботливым, обросшим лицом.
Тревожная московская ночь, оказывается, прошла уже, а она семь часов неподвижно высидела на диване. В ту минуту, когда Катя бежала сюда, она вгорячах думала, что случилось необычное, должно случиться, раз Андрей в опасности, и она тут же попадет к нему, утешит, поможет…
— Когда же, Даня?
— Скоро, теперь скоро, вот машина заправится, и поедешь, а ночью все равно не было ни одного поезда, я звонил на вокзал, — сказал он тихим усталым голосом и тяжело, по-стариковски, сел рядом. Она взглянула на него, и что-то поразило ее, заставив посмотреть более внимательно. Седые нити в волосах и две горькие морщинки у рта делали лицо неузнаваемым.
Через час Данила усаживал Катю в машину и вместо рукопожатия погладил ее руку.
— Я надеюсь на тебя, Катя, надеюсь… — сказал он ей на прощание.
Это были его первые слова успокоения за всю ночь.
Поезд медленно тащился от станции к станции, но вокруг Кати, кажется, никто не торопился. Ехали красноармейцы из госпиталей, после коротеньких отпусков. Они снова возвращались на фронт, и опять их ждали опасности, ранения, а может быть, и сама смерть. Но все они были внешне спокойны, приветливы с Катей, узнав, куда она едет, и занимались обычными дорожными делами: играли в шашки, шахматы, некоторые спали.
Катя смотрела на них и думала: как бы позавидовали ей сейчас их жены, матери, что она вот едет с ними, разговаривает, сидит рядом. А ведь и с Андреем там посторонние люди. Они, а не она, подают ему чай, еду, меняют бинты, слушают его горячий бред…
Быстро темнело, света в вагоне не зажигали, нельзя было. Кто-то сказал:
— Никак завывает?
Затрещал на крыше вагона пулемет, и бомбардировщик, не сбросив ни одной бомбы, скрылся за лесом.
Екатерину начало трясти от холода и волнения, когда она сошла на нужной остановке.
«Вот здесь где-то рядом Андрей, и я его сейчас увижу, — думалось ей. — В каком же он состоянии, если сам ничего не написал мне?..»
— Вы прямо в госпиталь? — спросил Катю сошедший вместе с ней сержант, — значит, по пути. Да держитесь за меня, а то, чего доброго, свалитесь еще в воронку, и придется тогда мужу навещать вас!
В госпитале было очень светло после улицы, пахло лекарствами. За тоненькими перегородками слышались вздохи, негромкие разговоры.
Сержант объяснил за Екатерину, зачем она тут, попрощался с ней. Не в силах стоять, Катя присела на скамейку.
«Что я скажу Андрею, как бы не заплакать?» — вяло пробегали мысли.
Она до того вдруг почувствовала себя усталой и разбитой, что было впору лечь прямо на полу, вытянуться до хруста в костях и заснуть. Но вот за перегородкой чем-то стукнули, кто-то закашлялся и, задыхаясь, спросил:
— Жена приехала?
«Это он!» — обрадованно встрепенулась Катя и с криком рванулась в палату.
— Я тут, Андрюша!
На кровати, против двери, сидел бородатый незнакомый человек, остальные трое спали: наверное, он и спросил про жену.
Сестра замахала на Катю руками и вывела в коридор. Катя вновь села на ту же скамейку, прислонилась к стене, закрыла глаза. Мимо нее пробегали, хлопали дверьми, провезли что-то, — отяжелевшие веки ее вздрагивали, но их было трудно приподнять.
Стали слышны раскаты стрельбы из тяжелых орудий, Катя подумала, что это схоже с громом, и тотчас возникло лицо бабушки; она спросила кого-то: «Трубу в печке закрыли? Ишь, как гремит», — и погрозила своей узловатой от ревматизма рукой.
— Пойдемте, — тронула Катю сестра за рукав, — вас просит к себе главный врач.
Катя с испугом переступила порог комнаты, ища глазами Андрея. У завешенного шторой окна стоял худощавый невысокий человек с седой головой и в упор смотрел на нее.
Катя уж было раскрыла рот, чтобы спросить, где же муж, но старик опередил ее.
— Капитана Савина сегодня эвакуировали в тыловой госпиталь. Жаль, что не застали его. Милая вы моя, успокойтесь! Муж ваш ранен в легкое, но состояние у него вполне удовлетворительное. Ничто не угрожает его жизни!
На улице оглушительно стреляли, дрожали стекла за плотными шторами. Было уже поздно, как вчера, когда к ней пришла недобрая весть о ранении Андрея.
— Вот написал вам, — вновь заговорил врач, подавая Кате листок из блокнота.
Она узнала этот клочок бумаги. На таких листочках муж писал ей еще до войны, потом с фронта и все шутил, что последний листок в его записной книжке будет днем окончания войны…
Катя нашла в себе силы поблагодарить врача и вышла. Сев на знакомую скамейку, где совсем недавно ей послышался голос Андрея и она еще верила, что увидится с ним, Катя поднесла к глазам записку, написанную неровными, крупными буквами.
«Катенька, ничего страшного. Месяца через три буду здоров, в этом не сомневайся. Жизнь продолжается. Люблю и целую».
Всю ночь Екатерина просидела в коридоре. Сестра звала ее поспать к себе. Катя отказывалась. Здесь лежал Андрей и тоже, может быть, прислушивался к этим блуждающим по дому звукам, думал о ней, о Наденьке, когда писал записку и просил передать малюсенький узелок со знакомой по Владивостоку шерстяной рубашкой.
С рассветом шорохи в доме перешли в звуки. Катя поднялась и, пошатываясь, вышла на крыльцо.
Над Москвой шел снег, медленно оседая на улицы, на дома, на проходящих люден. Никто не встречал Катю, не ждал. Она была совсем как беженка с узелком в руках, и ей захотелось сесть на панель и тут же, не откладывая, снова подержать в ладонях рубашку Андрея, погладить!
«Милый, как он догадался оставить мне ее!»
Шерстяная рубашка с заношенным воротником хранила в себе запах пота Андрея, его табака, кожаных ремней… Катя зарыла в рубашку свое неподвижное, озябшее лицо, целовала ее одеревеневшими губами и тогда только слезы облегчения потекли по ее щекам. Ну да, ей не повезло, она не повидалась с ним, но он жив, сам пишет ей, значит, жизнь и в самом деле продолжается!
Глава 14
Нина Полякова и сама не знала, счастлива ли она, что выходит замуж
