Книга Большой вальс - Людмила Григорьевна Бояджиева

Засомневавшись в точности пришедших на ум прилагательных, она его даже не заметила, как и того, откуда взялся махровый банный халат. А мраморный мол оказался очень теплым, так что можно шлепать босиком, не заботясь о брошенных тапках. «Ну что же, спасибо, дед, сработало». Стало повеселее, а в холодильном шкафу, скрытом витражным светящимся панно, оказалось полно бутылок и, конечно, «пепси». Странно, с него-то все и началось, с той бутылки, приправленной снотворным, что была выпита в черной «Волге» похищенными детьми. Как ты там, Макс? Вика задумалась, уйдя в безопасную зону воспоминаний, где все уже было чуть приукрашено, подслащено последующими фантастическими событиями.

Все лишь неделю назад Остин сообщил Вике, «отработавшей» выход в Парме, что она получила «добро» на учебу в университете и должна пятнадцатого октября отправиться в сопровождении Малло в Штаты. Роль Антонии Браун завершилась, облегчив А. Б. возвращение к её прежней жизни. Небольшая задержка в монастыре — лишь уступка требованиям доктора Динстлера, обещавшего отпустить Тони в Нью-Йорк к началу съемок с Шоном.

А потом разразилась беда — целый день в доме царила близкая к шоку паника. Антония исчезла из монастыря и лишь к следующему вечеру, подняв телефонную трубку и выслушав сообщение Йохима, Алиса облегченно заплакала. — «Слава Богу, он разыскал Тони в окрестной больнице. Ничего страшного, небольшой ушиб, нервный срыв. Теперь уже девочка у него в клинике и все будет хорошо. Когда мы выезжаем в Каштаны?»

— Сейчас, — не раздумывая ответил Остин.

Они вернулись с озабоченными лицами и тут же пригласили в кабинет Викторию и Шнайдера для серьезной беседы.

— Тони должна остаться на недельку в клинике. Выходит, тебе рано удаляться за кулисы, девочка, — Алиса подошла к Виктории и ласково погладила по голове. — Понимаю, это серьезное испытание… Но расторжение контракта за сутки означает большой скандал… Ведь ты поможешь ещё раз, Тори?

Алиса мягко уговаривала насупившуюся девушку:

— Тем более, ты уже знакома с этим человеком. В Нью-Йорке вы будете работать в узком кругу его коллег и телевизионщиков, не имевших личных контактов с Тони. Всего неделя — и ты студентка университета. Почти профессор филологии… Покрутись, поработай — и этот опыт в жизни пригодится. А Шнайдер подстрахует… Ведь ты не бросишь нас, Артур?

Артур не бросил. Он полетел с ней в Америку, нарочито изображая усердную няньку и не упускал случая продемонстрировать Вике огрехи её воспитания. В «Боинге» он заметил красные пятна на щеках вернувшейся из туалета девушки. Тори смущенно опускала глаза и от негодования покусывала сломанный ноготь.

— Я вижу, у тебя новый сексуальный опыт, детка? Что, пришлось отбиваться? Признаться, не думал, что в бизнесклассе поход в туалет столь опасен, как ночная прогулка в Гарлеме.

Вика молчала, не удостаивая Шнайдера объяснениями — она просто не могла справиться с хитрой ручкой в туалетной двери. А запаниковав, стала дергать рычаги, сломала ноготь…

— Вам помочь? — осведомилась из-за двери стюардесса.

— Нет, благодарю, — буркнула Виктория и случайно нажав какую-то кнопку, буквально выпала из двери.

Вот и теперь, Артур придет, чтобы сопроводить её в бар. Позор, взрослая самостоятельная девушка не знает, как полагается вести себя в таком месте — как войти? куда сесть? отвечать ли на вопросы незнакомцев, или молчать, рискуя показаться глухой? Виктория вздрогнула от мелодичной телефонной трели. Плоский, усеянный кнопками, как ракетный пульт, аппарат стоял возле кровати, поперек которой она прилегла, накрывшись халатом.

— Добрый вечер, Антония. Ты получила мои бумаги, все в порядке? — голос Ингмара звучал так, будто он находился совсем рядом. Английский у него был намного лучше французского, почти безупречен, насколько могла определить Вика.

— Спасибо за заботу. Я постараюсь быть в баре вовремя. С моим менеджером. — Вика старательно подбирала слова, скрывая растерянность за напускной усталостью. — Перелет утомил меня. Небольшая головная боль.

— Антония, этот разговор касается лишь нас двоих. Твой Артур слишком любопытен, а я все же волшебник, обожаю таинственность. Пожалуй, будет лучше, если я просто зайду к тебе. Не возражаешь? Через четверть часа, о'кей?

Виктория заметалась по комнатам, соображая, что бы одеть. Она знала, что дорожный костюм для вечера неуместен, а чемоданы стояли не распакованными. И здесь рука сама нажала вызов горничной, а голос, протяжно-небрежный, попросил явившуюся девушку разобрать чемодан и отгладить бежевое платье. Нет, не это, вон то, с бисерным шитьем на плече.

— И только, будьте добры, через пять минут. У меня визит, предупредила она вслед уплывающей с её платьем девице.

Легкий макияж — немного помады и пудры, несколько взмахов щеткой, пшиканье духов, колготки, туфельки, золотой браслет с часами… Она ещё стояла перед зеркалом, когда явилось отглаженное, нежно играющее расклешенным подолом в ароматном воздухе платье.

Вмиг одевшись, Виктория схватилась за телефон:

— Артур, твое присутствие при беседе категорически отменяется. Встретимся завтра в восемь тридцать в холле.

— Круто взяла, детка. Не наделай глупостей. Вспомни кардинальские побрякушки. И, умоляю, ничего не подписывай!

Ингмар оказался более эффектным мужчиной, чем показался Виктории в прошлый раз. На него хотелось смотреть и смотреть, чтобы вынести, наконец, определение — «почти красив» или «слишком красив». Если это красота, то граничащая с безобразием, а если безобразие, то чрезвычайно впечатляющее.

С определенностью можно было сказать сразу: такое лицо трудно потерять в толпе, невозможно спутать с кем-либо и уж, наверняка, соверши он преступление, свидетели не затруднятся в составлении фоторобота. Высок, очень высок и гибок, как мим, словно кости у него резиновые, хотя и слегка нелеп, грациозно неуклюж. Но только постольку, поскольку в геометрическом пространстве уж слишком много углов, которые надо не просто обходить обтекать! А это не всегда выглядит обычно.

Широкий лоб, глубоко и близко посаженные зоркие глаза, тонкий, крупный, с горбинкой нос и большой, неопределенный, какой-то неуловимо асимметричный рот. Его губы кривились усмешкой, улыбкой, шевелились в раздумье, плотно сжимались, свидетельствуя о волевом нажиме, расслаблялись в полувздохе, как у ребенка, увидевшего нечто ошеломляющее. На этом жестком, сосредоточенном лице они жили самостоятельной, недисциплинированной жизнью. Темный костюм свободного покроя висел на широких плечах небрежно и одновременно шикарно, гладко зачесанные назад светло-русые волосы схвачены косичкой, на среднем пальце правой руки, в раздумье трогающем переносицу, поблескивает крупный перстень с черным прямоугольным камнем.

— Извини, что я раздумываю в дверях. Мечусь на границе, не решаясь сделать шаг на твою территорию: может, все же посидим в баре, грешно оставлять столь прекрасную даму затворницей…

— Пожалуйста, заходи. Мне хочется посидеть в тишине. Ведь