«Зачем выходить из леса?» — спросил Димка у дрожащих пальцев. Зачем, если я здесь стал другим?
Ему казалось, что его тоже начали жрать, что от Димки-До-Вторжения не осталось ничего, кроме тела. Но у Димки-В-Лесу дрожали руки, кололо в груди на вдохе. Димка-До-Вторжения ничего подобного не чувствовал. Он, тот, кто он сейчас, — никому не нужен.
Димка вспомнил, как они с братом убегали из города. Как Пустые смотрели им вслед, как шли за ними. Он не видел их, но знал, что они рядом. «Дим, это дядя Саша», — в голосе Ромки звучала гордость тем, что он знает дядю Сашу. «Он поможет, он умеет…». Он убьет тебя, Ромка. Вот и вся помощь.
Молитва звучит так: «Солнышко, солнышко, дай день, дай воды да хлеба, заступник лес да святой огонь, схорони от пустых, от черных, от глаз во тьме». Это Ромка научил, они как-то ночью еще до вторжения ее читали. Было страшно, жутко — не так, как в лесу ночью, а как-то по-веселому жутко. Только что это за молитва, от которой жуть берет?
Солнышко.
Да бред это собачий. Вранье. Нет и не было никакого солнышка.
Есть только дождь и дрожащие пальцы.
Минуту спустя Димка понял, что улыбается.
Ему это все надоело. Он развернулся и встретился взглядом с дядей Сашей. На мгновение Димку обожгло надеждой на то, что тот, увидев в его карих глазах пустоту, всадит ему нож в грудь, туда, где и так колет. И все это кончится. Дядя Саша только кивнул в ответ.
— Все в порядке?
— Все в порядке, — эхом отозвался Димка, чувствуя, как дергается левый глаз.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Дождь кончился.
Дядя Саша снял с Димки промокшую куртку, закутал мальчика в одеяло. Спустя полминуты до Димки дошло, что это за одеяло. Он хотел сбросить его, но в нем было тепло, а Димке уже осточертел холод. Ромка был накрыт не той стороной, которой я касаюсь одеяла, решил он. Его передернуло. То ли от холода, то ли от собственного лицемерия.
— Костер не разжечь. Плохо.
Димка кивнул.
— Ты сегодня ничего не ел.
Димка кивнул.
— Надо поесть.
— Не хочу.
— Надо. Рому помянуть.
Это Димке не понравилось. Он нахмурился, но взял протянутый кусок хлеба и начал медленно его жевать. Эта поляна, этот холмик, овраг, куда он утром мочился, озеро — все это казалось Димке невыносимым.
— Надо идти, дядь Саш.
— Дима. Сегодня надо побыть здесь.
Димка воспринял это спокойно. Только дрожь стала сильнее.
— Рома тут будет еще три дня. Он нам нужен, без него я не смогу тебя защитить. Надо, чтобы солнышко тебя узнало. Дима. Послушай меня, Дима. Дима!
Из рук выпал недоеденный хлеб.
«Да что со мной?» — удивился Димка. На мгновение он словно увидел себя со стороны, — маленький, дрожащий мальчишка, зрачки которого до предела сужены. Надо идти, вроде бы сказал дядя Саша. А, может, и не сказал, но Димка понял: надо.
К озеру он шел спокойно.
Мне плевать, думал он. И это было правдой.
— Не сюда, — услышал он. — Левее, там, где песок.
Остановившись у самой воды, мальчик поднял взгляд на серое небо. Покрытое тучами, оно казалось выжженной холмистой землей. Димка чуть не упал: ему показалось, что сейчас он оторвется от земли и свалится на эти серые холмы.
— Раздевайся.
Димка покорно сбросил одеяло. «Он меня им накроет. Как Ромку». Медленно расшнуровал мокрые кеды, снял их и поставил рядом с одеялом. Дядя Саша его не торопил. Димка снял носки, стал босыми ногами на берег; песок обжигал холодом. Следом на покрывало упали шорты.
Он оглянулся.
Дядя Саша кивнул.
Мне плевать, снова подумал Димка. Снял трусы и, скомкав, выбросил их подальше. Все настолько просто, что хоть кричи. Он взялся за крестик, вопросительно посмотрел на дядю Сашу. Тот неопределенно покачал головой.
— Это оставь, если хочешь.
Димка подумал и решил, что хочет.
Было странно стоять голышом под серым небом. Он улыбнулся, потому что где-то там на выжженных серых холмах тоже стоял голый пацан: интересно как его зовут? Хорошо бы Ромка. Димка посмотрел вниз, на свое тело, поджал пальцы на ногах, потому что под них забивался холодный песок. Озноб пропал, в голове была вязкая каша.
Он смотрит на меня, понял он.
— Иди в воду.
Несколько мгновений Димка пытался сообразить, кто это говорит. Потом вспомнил. Левая рука задрожала, он закашлялся. Но покорно пошел в воду.
Она оказалась удивительно теплой. Плескалась под ногами, лизала икры.
— Стой.
Димке хотелось войти в воду поглубже, но он остановился.
— Не на час, не на день, не на месяц, не на год, а навек и на всю жизнь, солнышко, узри своего сына Дмитрия, дай ему свой лучик, поцелуй его, дай ему силу…
Димке почудился в лесу какой-то вой. Те, которые днем не ходят, зло подумал он. Те, которые боятся солнышка.
— …и возмутися вода от облак, сыдоша с воды на тридесять поприщ окаянных, нечистых, пустых…
По озеру пошла рябь. Затем вода стала ощутимо толкать мальчика. Димка хотел оглянуться, но не стал. Голос дяди Саши стал сильнее, громче, а вой из леса повторился уже ближе. Они днем не ходят, сказал он себе снова, но тут же понял: они все идут сюда.
Димка невольно взялся рукой за нательный крестик.
— Многие есть их родов и тварей, ведомые и неведомые пакости, зло… зло… Заткнитесь!
В голосе дяди Саши прозвучала невыразимая боль.
— …пакости, зло и действия творимы. Прокляты будете солнышком, видимые сыном его Дмитрием, слышимы… зло… зло творю, ругаю, горжусь, ненавижу!!!
Димка вздрогнул.
— Ненавижу, детей гублю, плоть и душу отнимаю!
Дядя Саша страшно рассмеялся. Димка не выдержал и обернулся.
Они стояли на берегу всей уродливой толпой. Димка видел их полупрозрачные тела. Пустые были похожи на ненастоящих, карикатурных людей, словно эти видели человека лишь на картинках и теперь старались походить на него. Их мимика тоже была чужой, не человеческой — казалось, Пустые одновременно двигали всем лицом, плакали и улыбались, злились и горевали, смеялись и хмурились. Мальчика затошнило.
Пустые пили дядю Сашу.
Он умирал.
— Солнышко, — зашептал Димка, зажмурившись, — солнышко, дай день, дай воды да хлеба, заступник лес да святой огонь, схорони от пустых, от черных, от глаз во тьме. Отче наш, иже еси… Солнышко…
Когда он открыл глаза, на берегу никого не было.
Его живота касался луч солнца, прорвавшийся сквозь облака.
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
