Агата. Почему ты не мстила им за нас?
– Кто здесь? – спросила моя прабабка, замерев у плиты. Она отложила в сторону прихватку и, выключив плиту, направилась в сторону двери.
– Не ходи, бабушка! – захотелось крикнуть мне.
Старуха, затаившаяся у холодильника, поднялась в полный рост и вытянула перед собой раскрытые часы. От них исходил серый туман. Я почувствовала безграничную тоску и безысходность, желание уйти из жизни. Агата захрипела и рухнула на пол. Я пригляделась к платью убийцы и поняла, что именно оно выпало из стиральной машины, когда ко мне начали возвращаться видения из детства. Но кто она такая? Кому понадобилось уничтожать мою прабабку, да еще и в таком преклонном возрасте?
Закончив свое грязное дело, ведьма начала рыться по всем углам, как будто пытаясь отыскать что-то. Я следовала за ней по всем комнатам, стараясь понять, что она ищет. Наконец, дрожащими руками бабка схватилась за один листок, с изображенными на нем схемами. Еле перебирая ногами от страха, я подошла ближе, чтобы рассмотреть чертежи. Старуха почувствовала, что за ней следят, и взглянула на меня в упор страшными глазами с желтыми прожилками. Я вжала голову в плечи, ожидая конца кошмара, и очутилась в ванне с полностью остывшей водой. Меня окружала темнота, вероятно, перегорела лампочка.
До моих ушей донесся мерзкий скрип, тот, что я слышала в другом сне. Сквозь него прозвучал шелестящий, едва различимый голос, принадлежавший, скорее всего, бабке Агате:
– Она не дает досказать мне. Я не виновата… Это Ксана… Прости меня.
Включился свет. Я, дрожа от холода и страха, с трудом вылезла из мутной воды и закуталась в огромное махровое полотенце.
Ну что ж. Я просила ответы на вопросы и получила их. Теперь я знаю, что Агата не желала зла нашей семье. Но, все же, возлагала на меня надежды. И… какую Ксану она имела в виду?
Глава 11
В восемь утра, когда я еще спала, раздался звонок в дверь. Я выругалась про себя, но накинув халат, пошла открывать. Мне подумалось, что в аду нужно создать отдельный котел для соседей, решивших затеять ремонт в субботу утром, а также для людей, которым нравится спозаранку ходить в гости.
За дверью меня ждал почтальон. Он попросил расписаться за письмо, а потом вручил его. На конверте было указано имя моей матери.
– А почему ей письмо? Произошло недоразумение, – пожала я плечами, не сводя глаз с отпечатанных строчек. – Мама пятнадцать лет назад пропала без вести. Не думаю, что она жива.
– Так бывает, – согласился парень с растрепанными, торчащими во все стороны рыжеватыми локонами. В его серых, искрящихся добротой глазах мелькнуло сочувствие. – Иногда письма приходят и тем, кого много лет нет в живых. Обычно это рассылки из журналов или компаний. У нас такая работа, простите, – он виновато улыбнулся и убрал ручку в нагрудный карман.
– Понимаю, – немного смутилась я, а потом, желая подбодрить паренька, сказала ему вслед: – Хорошего вам дня. До свидания!
Молодой почтальон оглянулся, махнул мне рукой на прощание, поправил сумку на плече и поднялся на этаж выше.
Я не захотела возвращаться в кровать и, заварив себе кофе, открыла письмо. В нем содержались различные отчеты из благотворительного фонда «Милосердие», в который мама совершала отчисления из своей зарплаты. По всем листам тянулись длинные таблицы с мелкими цифрами. В общем, ничего примечательного. Я положила бумаги на журнальный столик и только сейчас спохватилась, что вчера, после того, как подержала часы в руках, не убрала их на место. Где я могла их оставить?
Через полчаса тщетных поисков, перепачкавшись в пыли, я села и осмотрелась вокруг. Ну и куда же они закатились? Украли? Но ко мне никто не приходил, кроме Маринки, и разговаривали мы с ней в прихожей. В последний раз часы были у меня в комнате, я отбросила их в сторону, испугавшись звонка. Я перерыла вещи на кресле и заглянула под диван. Ничего.
Я включила музыку и с досадой принялась за уборку в надежде, что часы отыщутся в процессе. Через пару часов комнаты заблистали чистотой, а в распахнутые окна ворвалась свежесть июньского утра. Теперь оставалось протереть полы, и будет красота. Я бросила тряпку в ведро и заметила, что проигрыватель забарахлил, музыка начала заикаться, словно была записана на испорченную кассетную пленку. Стоило мне подойти к нему, чтобы проверить диск, как звук наладился. Но прежняя мелодия так и не возобновилась. Я слышала звонкий женский смех, топот ног, обрывки разговоров, шелест листвы, задорное кукареканье петухов, звон ведер и плеск воды, стук рассыпавшихся дров о землю. Песня никак не начиналась, а звуки деревни становились громче, реалистичнее, словно я стояла посреди шумного подворья.
– Мамка, батька, беда! Марфу и Златку красные забрали, побили и к старосте потащили! – разнесся отчаянный вопль.
Гулкий топот сапог по дощатому полу.
– Иван Семенович Аверьянов?
– Да, это я.
– Вы и вся ваша семья арестованы по подозрению в хищении и контрреволюционной работе. Проследуйте за нами.
Рыдания женщины.
– Пожалуйста, оставьте дочек! Они ни в чем не виноваты! Оксанка, беги, беги отсюда пока не поздно!
Несколько тяжелых ударов и вскрики.
– Перестаньте! Не надо! Не бейте моих девочек! Бейте меня, только не их!
– Где украденные украшения? Сознавайтесь, малолетние твари! – вопрошает грубый хрипловатый голос.
Еще несколько глухих ударов. Я зажала уши руками, но это не помогло. Голоса продолжали звучать в моей голове.
– Аверьяновы Вера, Ангелина, Наталья, Радмила, Серафима, Ярина, Христина, Марфа, Маргарита, Лада, Злата, Оксана, Феодосья и Иван обвиняются в хищении имущества жителей поселка и систематической контрагитации, направленной против советской власти и партии. Решением суда постановили: всех, без исключения членов семьи Аверьяновых – расстрелять с последующей конфискацией имущества. Приговор привести в исполнение немедленно.
Лязг оружия, всхлипы жертв и гневные возгласы местных жителей.
– Так вам и надо, ведьмы!
– Нечего ворам у нас делать!
– Ой, что творится-то!
Еле слышимый женский шепот.
– Закрой глаза, доченька. Мы ничего не сможем изменить. Скоро все закончится, больно не будет. Прощай, Агата, прости, если мы обидели тебя…
– Огонь!
Грохнули залпы, я еле успела пригнуться. В стену комнаты вонзились пули, оставляя за собой черные зияющие дыры. Я не могла шевельнуться и, как завороженная, смотрела на них. На искореженной стене проявлялись черно-белые фотографии, с которых глядели мертвые лица расстрелянных сестер. Зашуршал сквозняк, снимки загорелись, отбрасывая рыжие отблески на оконные стекла. От густого дыма заслезились глаза. Там, на пленке времени, горел дом семьи Аверьяновых вместе с телами жертв. Наконец, пепел осыпался на пол, а черные дыры вновь обнажились. Я надеялась, дрожа всем телом, что сейчас они исчезнут, видения прекратятся. Но не тут-то было. В отверстиях забулькало, и по стене полились струйки черной воды.
– Ты хотела знать, Нелли, – хихикнул скрипящий старческий голос. – Теперь ты все знаешь. Время идет. Слушай!
Затикали часы, пол поплыл под ногами, я ощутила, как теряю силы. Нужно или срочно найти часы, или бежать. Собравшись с духом, я попыталась расслабиться, чтобы охвативший тело паралич отпустил меня. Наконец, получилось. Под ногами у меня очутилось ведро, оно опрокинулось, забрызгав пол и обои темной болотной жижей. В тапочках на босу ногу, в домашней одежде, я ринулась
