class="p1">Они оба понимающе улыбнулись, попрощались, и зонный секретарь пошел дальше.
— Что он тебе говорил? — сердито спросил Матвей, когда Тоня снова уселась рядом.
— Так…
— Все у тебя «так» да «так»…
И Матвей рывком включил сцепление.
«Еще не хватало», — подумала Тоня, с испугом вглядываясь в его злое, испачканное тавотом лицо.
Дальше ехали молча.
— Мне выходить, — сказала наконец Тоня. — Остановишь?
— А что думаешь, до дому, что ли, тебя на тракторе повезу?
И Матвей остановил машину.
А вечером Тоня сидела на своем любимом месте, у окна, и писала:
«Милая Галка! Все, что я раньше выдумывала, все это чушь! Главное, понимаешь, самое главное звено, за которое надо тянуть, — это культура. Общая культура колхоза, понятая в самом широком смысле. Логика такая: для того, чтобы получить дешевые и обильные корма, надо умно спланировать все наше производство. Но для того, чтобы план выполнить, надо, чтобы каждый колхозник глубоко понимал этот план и жил им, чтобы работа каждого человека была сознательной, творческой. Я совершенно согласна с великим Лениным, который говорит: «По нашему представлению государство сильно сознательностью масс. Оно сильно тогда, когда массы все знают, обо всем могут судить и идут на все сознательно».
Сегодня я перечитала решения сентябрьского Пленума и убедилась, как это правильно. Ведь партия посылает специалистов в колхозы не только для технической работы. Партия надеется, что мы с тобой, Галка, будем проводниками культуры, что мы привезем с собой культуру и будем распространять ее. Это точно! Теперь я поняла свое место в колхозе, знаю, как себя держать, что делать, как разговаривать с тем же самым Морозовым…
Как все-таки прекрасно жить на свете! Подумай, Галка, какое это великое счастье — оказаться на некоторое время среди счастливчиков, живущих на земле! Для этого твоя мать должна была познакомиться с твоим отцом, должна была появиться на свет именно ты…»
Тоня писала, писала и улыбалась. Глаза ее сияли.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
ТЯЖЕЛЫЙ РАЗГОВОР
Первый раз за все время Иван Саввич вызвал Тоню к себе на дом.
Когда она вошла, председатель в неизменных своих бриджах прохаживался по кухне. Он подал Тоне руку и сказал официально:
— У меня к вам будет разговор.
Разговор поначалу был путаный и непонятный. Иван Саввич начал с того, что похвалил Тоню, отметил, что колхозники уважают ее, и по части производства к ней нет никаких замечаний, кроме благодарности. Затем Иван Саввич сказал, что деревня есть деревня, и тут не в городе, тут каждый человек на виду, и о каждом известно, когда он с женой воюет и когда до ветру бегает. А уж если дело коснется любви, бабы, как худые сороки, таскают сплетни из каждой избы и устраивают возле колодцев полные конференции.
Тоня терпеливо слушала. Иван Саввич оправил морщинку на скатерти и ни с того ни с сего заговорил про Ларису. По его мнению, лучше бы она оставалась девкой-вековухой, чем выходить за такого никчемушника, каким прославился Матвей Морозов. Рано или поздно он испортит ей жизнь. Но дело сделано, и назад ходу нету. И приходится дожидаться беды, переживать издали. Тем более что Лариса вовсе отвернулась от отца-матери, даже посидеть не заходит. Какой ни плохой отец Иван Саввич, а все-таки отец, и как ему тошно, никто, кроме него самого, понять не может.
Иван Саввич высморкался, подошел к комоду и поправил карточку в рамке из ракушек.
Тоня недоумевала.
Немного помолчав, Иван Саввич напомнил разговоры на свадьбе. Многие надеялись, что, женившись, Матвей переменится. Но он, Иван Саввич, никогда в это не верил, и вышло — его правда: не получается из Матвея самостоятельного мужика. Только расписался, а уже хвост колечком — примеряется гулять от законной жены. И так-то у них с Ларисой дело непрочно, того и гляди развалится… А некоторые девушки, вместо того чтобы пристыдить его, усовестить, разводят с ним научные беседы про разные автоматы и неизвестно еще про что.
Тоня вспыхнула, хотела возразить, но Иван Саввич перебил ее.
Конечно, Лариса не настолько ученая, чтобы беседовать про автоматы, но он, отец, не виноват. Он старался, как мог, дать ей образование, и хотя сам имеет четыре класса, а помогал ей решать задачи и добился, что она окончила семилетку. Кончила семилетку — и ладно, в солдаты ей не идти. А изучать автоматы в высших заведениях не у всех есть возможность — кому-то нужно пахать да сеять.
Конечно, Иван Саввич не для того вызвал Тоню, чтобы читать ей нотации, а только для того, чтобы предупредить, поскольку она молодая и многого не понимает. К тому же Лариса девка отчаянная и, в случае чего, на любую крайность может пойти. Пускай Матвей сперва к жене привыкнет, а уж тогда гуляет.
— У вас все? — спросила пораженная Тоня.
— Покамест все, — сказал Иван Саввич. И, желая показать, что этот тяжелый разговор не портит их отношений, спросил примирительно — Как там вторая бригада? Кончила картошку копать?
— Как вам только не стыдно, — проговорила Тоня, глядя на него во все глаза. — В общем, это… до того нелепо, что я даже не знаю… В общем, что бы вы ни думали, мне совершенно все равно… Совершенно безразлично…
И она заплакала.
— Тут реветь нечего, — сказал Иван Саввич. — Я злобу за пазухой не привык носить и выложил все как есть. А там смотри сама, как знаешь.
— Да как вы только могли подумать! Я и виделась-то с ним раз пять, не больше. Один раз с вами была, один раз к ним домой заходила, потом два раза — в тракторной бригаде… Да, и один раз на поле, с Уткиным. И кажется, все. Ну да, пять раз… Что у меня может быть общего с этим хулиганом?
— Не знаю, чего общего, а он про тебя все время агитацию разводит. Она, говорит, так улыбается, ровно пять тыщ выиграла. Нашелся оценщик!.. Пять тыщ!.. Конечно, на тебя любой парень обернется — вон какая краля.
— Я же не виновата… Я еще недавно приехала… Поработаю немного и стану, как все.
— Да ты не реви… Я тебя не виню… Я от Матвея тебя остерегаю. Больно часто он про тебя высказывается. Витька-то в правлении рассказывал, как ты поверила, что они шкворень-то выпрямляют. Ну, посмеялся мальчишка, что с того? А Матвей встал и говорит: если, говорит, еще кто над ней посмеется, так я и зубы пересчитаю.
— Ну да? — сказала Тоня и перестала плакать.
— Вот тебе и да. Видишь, какой
