сейчас задаст Гитлер, зависит многое. По ее телу пробегает дрожь.
— И какое у вас второе имя? — спрашивает он.
— Валькирия. В честь второй из четырех частей «Кольца…» Вагнера. Ее дед больше всего любил, — говорит она и снова встречается с ним взглядом. Она теряется в глубине его глаз, чувствует восхитительное единство с ним.
«Если бы я умерла прямо сейчас, все равно я была бы счастлива», — думает она.
— Die Walküre, — повторяет он, и добавляет: — Девы-воительницы, выбирающие самых достойных воинов, чтобы проводить их в Валгаллу. Валькирии приносят удачу тем, кого они выберут.
— Да, mein Führer.
— Может, и вы мне принесете удачу, фройляйн Юнити Валькирия Митфорд. — Его глаза блестят, его рука касается ее руки. — Сама судьба скрестила наши пути.
Глава двадцать вторая
НЭНСИ
28 июня 1935 года
Лондон, Англия
И зачем я старалась, вырезала из книги целых три главы, если Диана все равно разгневалась? Во время нашей натянутой встречи в «Ритце» я предложила ей отредактировать «Потасовку» и сократить те места, которые, по ее мнению, оскорбляют Мосли и его движение. Они с любовником бессовестно долго держали у себя рукопись, искровавили своими красными ручками почти каждую страницу, абсолютно убежденные, что я выполню все их требования. И не важно, что из-за этого издатель может отказаться публиковать книгу, а мы с Питером не получим ни фунта аванса, в котором так нуждаемся. У Дианы есть талант всегда добиваться своего и разить своими желаниями, как мечом справедливости.
— Нэнси? — Голос возвращает меня к действительности. Я поднимаю глаза и вижу Джона Бетжемена в голове очереди, выстроившейся ко мне за автографами на презентации книги.
— Могу я попросить свою старую подругу подписать для меня новую книгу?
— Только если ты не будешь называть ее старой, — отвечаю я с усмешкой, прежде чем вскочить и обнять Джона. — Сто лет, сто зим, дорогой!
— Если бы ты и твой великолепный муж не жили в Чизвике — пустыне с точки зрения света, — мы бы виделись почаще! — смеется он, и я вместе с ним. Как же я скучала по друзьям, особенно по Ивлину. Хоть я и сказала Диане прямо противоположное, Роуз-коттедж не стал прибежищем для моих друзей: он далеко от центра города, а Питер им слишком неприятен, чтобы проводить у нас много времени. Никто не хочет слушать, как он пьяный бубнит про пункты оплаты дорожных пошлин. Я совсем отдалилась от старых приятелей, если не считать случайных совместных коктейлей то тут, то там.
— Вот умеешь ты сказать, — улыбаюсь я в ответ. — А где Пенелопа?
Два года назад Джон женился на Пенелопе Четвуд, очаровательной, дерзкой дочери фельдмаршала, служившего в основном в Индии. Церемония была тайной, и поселились они где-то за городом, то ли в Бершире, то ли в Оксфордшире — никак не могу запомнить, где именно.
— Ты же знаешь Пен, у нее свои культурные предпочтения. Что-то касающееся Индии, кажется? Хотя что ни возьми — все про Индию.
Джон протягивает мне экземпляр «Потасовки», оглядывается на очередь позади себя и кричит на весь книжный магазин:
— Слышал, это будет бестселлер!
Я со смехом наблюдаю, как несколько зевак переходят от книжных полок в конец очереди. Я одними губами говорю ему «спасибо», прежде чем вернуться на свое место и взяться за ручку.
Кода я начинаю писать личный автограф на титульном листе, Джон склоняется ко мне и шепчет:
— А еще я слышал, из-за книги случился семейный скандал?
— Правда? — говорю я, не поднимая глаз, хотя мне отчаянно хочется разузнать, что болтают.
— Да, я слышал, что среди поклонников Мосли бурление, а прекрасная Диана испереживалась. — На его лице играет понимающая улыбка, та, которой улыбаются, когда узнают особо восхитительную сплетню. Интересно, где он об этом услышал?
Я лукаво посматриваю на него и бросаю крошечное семечко, как противоядие от слухов:
— Такие слухи очень полезны для продаж, ты же понимаешь?
Он шумно выдыхает:
— Какое восхитительное коварство! Ты сама и устроила этот трезвон — какая хитрая уловка!
— Да, порой и мне кое-что удается. — Мы встречаемся с Джоном взглядами, и впервые за долгие месяцы я ощущаю, что меня по-настоящему понимают. Какая странная ирония судьбы, ведь я только что солгала Джону: слухи о реакции Дианы правдивы.
К нам торопливо приближается Питер.
— Джон, дружище, как я рад! Принести тебе коктейль? У нас тут импровизированный бар для друзей и близких.
Муж указывает на бутылки спиртного, содовой и тоника, которые он выстроил на полке. Это самый существенный его вклад за все время со дня свадьбы, хотя, конечно, двигало им исключительно желание поднять себе настроение во время автограф-сессии.
Джон подмигивает мне, а потом обращается к Питеру: — Какой же ты умный парень!
Какую-то секунду, любуясь, как муж дружелюбно болтает с моим старым приятелем, я думаю, как он красив, как много в нем заложено. Почему же он позволяет выпивке, женщинам и лени уничтожать свой потенциал? За последний год его поведение порой так злило меня, что я вложила всю эту ярость в образ Джаспера. Не насмешка ли, что я посвятила роман Питеру? В конце концов, большинство мерзких фраз о женщинах, которые произносит Джаспер, я записала непосредственно за Питером. Я чувствую, что оказалась на распутье и ни один из простирающихся передо мной путей не привлекает меня.
Я вздыхаю и возвращаюсь к очереди. На презентации нет никого из Митфордов. Я и не ожидала Диану и Юнити. Не удивлена я и тем, что Муля и Пуля не пришли, ведь Муля приняла сторону Дианы в споре из-за «Потасовки», а Дебо всего пятнадцать, и она делает, что скажут родители. Но Памела? Неужели она так занята своим Дереком Джексоном, эксцентричным физиком и любителем конкура, с которым она начала встречаться и который настолько увлечен фашизмом, что прежде аполитичная Памела внезапно тоже прониклась этой идеологией? Почему она не пришла? И Декка сама принимает за себя решения, несмотря на молодость. Она не поклонница фашизма, так почему же она не появилась? Но больнее всего почему-то из-за отсутствия Тома. Мой красивый, остроумный, невозмутимый брат всегда сглаживал споры между нами, сестрами. Похоже, даже тот единственный Митфорд, в поддержке которого я была уверена, покинул меня.
А больше всего разочаровывает, что я надеялась книгой открыть сестрам глаза на ужас фашизма, разверзающийся пред ними, а эффект получился обратный: это лишь подтолкнуло их к фашизму и его лидерам.
Я возвращаюсь к автографам и болтовне с посетителями достопочтенного «Хэтчардса», старейшего книжного магазина в Англии, одного из самых моих любимых. Я подписываю очередную книгу, поднимаю глаза и с удивлением вижу в очереди два знакомых митфордианских лица. Муля и Пуля.
