class="p">«Уходите все!»
Меня всегда мучала правда и утешала ложь.
Вернувшись домой, протянув свой путь через улицу разбитых фонарей, я встретила озлобленный взгляд мамы у порога. Я с глазами, упавшими в лунки от отчаяния, с дрожащими руками и мокрой от дождя головой сказала:
— Я бегала.
— Бегала? — мама переменилась в лице.
— Снова начала, — закинула куртку на вешалку. — Впервые за долгое время за что-то взялась, — кривя спину поднималась по ступенькам в комнату
— Элиза, — обратила она на себя внимание. — Я рада за тебя, — сказала, остановив меня на лестнице.
Что-то зарождалось между мамой и её новым мужчиной, про которого она, бывало, рассказывала мне в дороге. Я никогда не видела его, но хорошо представляла: в белом больничном халате, невысокого роста, с красивой бородой и большими добрыми глазами, как у отца. Тот самый проблеск в глазах, кричащий о возрождении чувств, который я видела у замученной мамы, обнадёживал меня. Порою я думала, есть ли жизнь после конца любовной истории длиною в десять лет, но мама стала тому примером — и я была молча рада за неё.
Лист календаря остановился на первой среде октября, такой же, как и вчерашний вторник или позавчерашний понедельник.
Если я и бежала, то, как и все опаздывающие школьники, на автобус или, как Форрест Гамп, чтобы почувствовать свои ноги или заткнуть пустоту внутри. Не застав никого дома у Вильгельма, я неслась вся такая же потная на свой желтый автомобиль с кучей других пахнущих подростков, но не уберегла буквально двадцать секунд для него — не успела сесть.
— Подвезти? — не так далеко от моего дома, в который я возвращалась потому, что пропустила автобус, остановилась красная машина со вчерашним Леви в пафосной куртке. — Ты слышишь? — спросил он, отъезжая назад по мере того, как я ухожу.
— Слышу, — ответила я, — но не сяду.
— Хочешь снова пропустить уроки, — посигналил, — или подкинуть проблем своей матери?
— Откуда ты знаешь, что я прогуливала? — спросила я остановившись.
— А ты забыла? — посмеялся. — Мой отец — директор школы — я знаю всё, — открыл мне дверцу своего агрегата без крышки сверху. — Так что садись.
— Тебе не холодно ездить с открытым верхом? — спросила я, сев в его машину.
— Она не выглядит так эффектно с крышей, — поднял её, — но такова воля барыни.
— С Днём рождения, — вспомнила я.
— Спасибо, — улыбнулся он.
Леви, сын директора школа, инфантильный дурачок, разъезжающий на отцовской машине и желающий окончить высшее экономическое образование, а затем работать у отца — он был из тех, у кого уже всё предначертано: в сейфе у его отца лежала зарплата Леви, в Люксембурге у них был дом, в котором будет он жить с семьёй, а на месте любой другой красавицы, как Джульетта, у Ромео будет куча запасных вариантов.
Мне кажется, что тогда мы обогнали автобус и, как я затем поняла, всё— таки сэкономили двадцать минут поездки. Такие автомобили, как у этого парня, я видела только в фильмах и передачах про автомехаников, но никогда не хотела такую: уж больно они быстрые и банальные.
— Ты должна мне, — сказал Леви, отстёгивая свой ремень безопасности.
— Что? — выходила из машины я.
— Придёшь сегодня на мой праздник в качестве отплаты, — напялил на нос свои летние очки. — Не обсуждается, — пригрозил мне указательным пальцем.
— Посмотрим, — закинула я рюкзак на плечо и пошла по знакомой уже тропинке.
Где-то в стороне у тех самых мусорных баков я снова застала своих приятелей, таких же грустных и злющих. Но я должна была обижаться на них больше, чем они — на меня, вспоминая прошлый учебный год, когда они сказали, что мстить за то, что все вокруг называют меня «принцессой», будет неоправданно глупо. Пройдя пару метров, на мою голову свалился кленовый жёлтый лист, тогда я, остановившись, подняла его и поднесла высоко к солнцу, которое, на мой взгляд, светило недостаточно ярко, а затем спрятала далеко в куртку.
Самым скучным и бесполезным этапом в школе для меня были уроки, на которых я то ли спала, то ли желала заснуть. Весь день проходил бессмысленно, отвлечённо ото всех и вся, в раздумьях о том, был ли прав Вильгельм, когда говорил о том, что я плохая подруга и не должна идти на праздник Леви.
— Осторожнее! — толкнул меня парень, пока я шла по коридору, опустив глаза в пол. — Принцесса, — опустил воображаемую корону себе на голову.
Ребята из нашего клуба тоже поняли бы меня, если бы оказались на моём месте, точно так же, как и я поняла бы своего друга на коляске в тот вечер. Но та ситуация, когда в очередной раз тебя равняют с полом, отодвигает на второй план и слова Вильгельма, и злобные взгляды «непонятых».
— Во сколько? — подбежала я к Норе, сидящей под кленовым деревом и читающей книгу.
— После уроков, — удивлённо ответила она, отложив «Страсти ума» Ирвинга Стоуна. — Ты придёшь?
— Да, — сказала я, кивнув головой. — Почему ты не на поляне?
— Нельзя же вечно на ней сидеть, — почесала затылок, — скоро зима.
Скоро очередная зима. А сегодня перед школой мама снова сказала, что в пятницу мы будем смотреть «Назад в будущее», поэтому мне нужно отложить свои неважные дела — и так каждую неделю. Говорят, что вся наша жизнь — это череда удач и неудач. Но тогда почему я чувствую, что уже шестнадцать лет проживаю один и тот же день?
Что-то не хотело отпускать меня на то мероприятие с моими новыми друзьями, но я шла. И не ради тщеславного Леви, ревнующей его Джульетты, вечно смеющихся близнецов и настырной Норы, а ради того, чтобы показаться «плохой подругой» для моих «плохих друзей», заставив чувствовать их то же самое, что и я в прошлом году.
Театралы репетировали свои дурные сценки в самом конце школы, куда ходят люди только в преддверии праздников, дабы получить «отлично» по литературе без всяких знаний пьесы. Туда же со своим скромным подарком в виде потерянных летних очков именинника шла и я. Крайний раз я была там тогда, когда сама выступала играла в выдуманной нашим преподавателем сценке, в которой я играла роль жадной старухи — и у меня отлично получалось.
— Элиза! — увидела меня у порога Нора в странном колпаке, один из которых напялила и на меня. — Ещё не все пришли, — схватила за руку и потянула к сцене, на которой мы собирались праздновать: куча напитков, огромный кондитерский торт, фрукты и сладости украшали постеленный её низ.
— Почему театральный зал, а не, например, кафе? —
