осталась никем без мечты, — встала, подоткнув одеяло «дочери» и вышла.
Что-то двигало этой погодой: порывы ветра чуть ли не выбивающие окна, спрятавшиеся по домам люди, недовольный лай знакомой Элизе собаки и кричащая гроза. Проснувшись поздним вечером, девушка почувствовала мерзкий и тяжёлый мороз, пробегающий по пальцам её ног, а затем поняла, что эта холодная слизь, стекая вниз, увеличивается в объёме. Голова Элизы поднялась и наблюдала за картиной у конца кровати: пёс, которого, как она думала, знает, облизывал её стопы, побуждая встать.
— Фу! — крикнула она. — Лукас! — собака отозвалась, кинувшись на девушку. — Это ты? — привстала и, оттолкнув пса, уселась на край, свесила свои пальчики ног, которые снова почувствовали холод, но уже от совсем морозного пола. — Чего ты хочешь? — схватив в руки фонарик, что лежал на тумбе около кровати, босиком побежав за собакой, Элиза очутилась в кромешной темноте коридоров. — Они спят? — шёпотом спросила у собаки девушка. — Спят, — на цыпочках начала спускать по лестнице.
Пустой дом. Завывания ветра и глухая тишина, нарушенная шорканьем лап Лукаса по полу. Гроза, пугающая его ещё сильнее, отчего он забывал гавкать. Закрытая дверь на кухню, на которую указывал пёс, скребя по ней лапами.
— Туда? — спросила Элиза, ухватившись за ручку. — Ты хочешь пить? — посмотрела на полную водой миску. — Нет? — тихо открыла дверь. — Кажется, я схожу с ума, Лукас, — захотела включить свет. — Электричество не работает?
Луч фонарика в руках у Элизы упал на морду пса, совсем мохнатого и будто вспотевшего: он желал пойти дальше, но никак не мог объяснить девушке, как открыть дверцы шкафа с посудой и найти там дыру, через которую нужно пролезть, дабы оказаться в «том самом» месте, кроющем свои секреты.
— Лукас, я не понимаю, — послышались звуки шагов, доносившееся со второго этажа, из-за чего пёс волнительно стал метаться у огромного шкафа, чьи двери надо было открыть. — Кто-то идёт, — испуганно понеслась к нему и, выключив фонарик, залезла в пропасть внизу над полками с посудой, куда можно было сесть. — Ко мне, Лукас, — удержавшись за будто специально сделанные в шкафу выемки в дверцах, закрыла их и стала слушать.
Кто-то, по всей видимости, со свечой, свет которой выбивался через щель и падал на глаза девушки, зашёл на кухню и включил кран, как вдруг снова послышался скрип дверь. Взглянув на глаза пса, чуть подсвеченные, Элиза поняла, что происходящее волнует Лукаса не меньше, чем её, а его желание пройти дальше, чем стену, в которую они упирались, казалась ей собачьей глупостью.
— Я же тебе говорила! — послышался знакомый, но уже больной голос «мамы».
— Извините, хозяйка, — Элиза сразу узнала монотонность Моны.
— Думаешь, что я не замечаю, как ты себя ведёшь? — рассерженно ударила её по щеке. — Думаешь, что все вокруг дураки?
— Нет, — опечаленно ответила служанка.
— Может, все вокруг и дураки, но я далеко не дура, — понизила тон, боясь разбудить мужа. — Значит так, — стала блуждать по кухне, — я отпускала тебя с ней не для «дружбы», а для утех Симона, — взяла ключ, лежавший где-то рядом со шкафом с посудой. — Ещё одно взаимодействие — и ты действительно выпьешь это пойло!
Звуки шарканий тапочками послышались совсем рядом, отчего сердце Элизы опустилось на уровень ниже пяток, а его стуки были слышны больше, чем голос Моны, яро извиняющейся за содеянное. Прижав морду собаки к себе и готовясь к расплате за то, что находится там, где находиться ей нельзя, она услышала ключ, закрывающий дверцы этого шкафа.
— Я вас поняла.
— То-то хорошо, — успокоившись, сказала «мама». — Тебе стоит поблагодарить меня за то, что держу тебя здесь, зная всё, — звук поставленной на стойку свечи. — Мне кажется, этой девочке стоит доверять, — вздохнув, сказала она, — и тебе здорово повезло с ней: она отлично врёт всем вокруг, — посмеялась, — и похоже, что самой себе.
— Вы хотите её оставить?
— По крайней мере, до тех пор, пока не научит меня побеждать в шахматы, а дальше всё решает наш Симон: это его игрушка, — свеча поднялась вверх. — И я думаю, что, несмотря на запреты выходить за пределы дома, я возьму её на игры завтра — пусть весь городок знает мою нынешнюю дочь!
— Но она же не вечная, — тихо произнесла Мона.
— Одна из немногих, — посмеялась. — Единственная, кого я покажу народу — все будут ликовать: привлекательная и лучшая в городе по шахматам, в отличие ото всех, кто у нас был, — открыла дверь. — Пошли уже! Чего стоишь?
Выдох. Чувство дискомфорта из-за сжимающих Элизу стен. Запах мокрой собаки и её вони изо рта. Свет от фонарика. Неонимание происходящего.
— Нужно уходить, — пыталась открыть дверцы шкафа девушка. — Это лучшая история ужасов из всех, что я видела, — посмотрела на Лукаса, скребущего лапами заднюю стенку. — Что там? — повернула фонарик и заметила маленькую дверцу, замаскированную под часть шкафа.
Еле-еле отперев её, Элиза пролезла в пространство, откуда шла длинная лестница вниз, похожая на подвальную. Вперёд девушки побежал пёс, точно забывший про неё и виляющий хвостом.
— Вот это да! — с восторгом сказала Элиза, спустившись по ступенькам и выйдя на огромную площадку высотой в десять метров высотой, наполненную огромными бочками.
Удивительно, но она была освещена: огромные лампы, видимо, работающие на солнечных батареях и включающиеся тогда, когда человек заходит внутрь, свисали с потолка. Это было необыкновенно, начиная с огромных стремянок и заканчивая тем самым завораживающим звуком, который слышался в коридорах, но теперь на полной громкости. Бочки, вероятно, наполненные напитком из винограда, растущим под домом, каменные полы и стены, а также вечный двигатель, который ещё не изобрели, давящий ягоды, — целое сказочное производство открывалось перед глазами Элизы.
— Лукас? — собаки рядом не было, из-за чего девушка запаниковала. — Ты где? — пробежалась вдоль рядов с алкоголем.
Пёс оказался под дурным влиянием пищевой привычки и, как оказалось, побежал к куче недоеденных булок, одну из которых Элиза ела в первый день: многие из них были заплесневевшие, а другие же — совсем свежие. Подойдя ближе к той самой перебивающей запах вина куче, рядом девушка нашла стопку сложенных пакетиков с разными именами на них.
— Франц, — взяла одну из них, а затем стала перебирать, — Эмма, — глаза сверкали от неожиданности, — Лиза, Роберт, Кристен… — стала перечислять, раскидывая бумажки. — Элиза, — узнала свою. — Это моя? — спросила у пса. — Моя же, — присела на каменный пол, уложив её в карман.
Что-то заставляло биться сердце девушки быстрее, а звук вокруг сделать заглушённым — знакомое со школьных лет чувство. Звук чьих— то шагов разбудил её: сюда кто-то настойчиво шёл.
— Мама? — испуганно спросила Элиза.
