месте юрты, хойморе, или в прихожей, у порога, в завуалированной форме ставился вопрос, кто, монголы или хэрэйды, воссядет „на хойморе политической жизни“ данного региона, станут его безоговорочным властителем.
Хэрэйды и их приспешники не могли дождаться, когда терпение Чингисхана лопнет и он даст повод для нападения. По свидетельствам некоторых источников, то ли Сэнгум, то ли Жамуха устроили поджог пастбищ, где пасся скот Чингисхана. Но и после этого Чингисхан никак не ответил провокаторам. Наконец после похода Чингисхана на татар и их разгрома сложилась ситуация, которой хэрэйды не преминули воспользоваться, дабы решить военным путем вопрос о единоличном властвовании в монгольских степях»[296].
Инициатором очередного античингисовского заговора (весна 1203 г.) вновь стал Жамуха, к которому примкнули отошедшие от Чингисхана его ближайшие сородичи Алтай, Хучар и Даридай отчигин.
Жамуха и его приспешники сначала смогли привлечь на свою сторону сына Ван-хана, Сэнгума, который и без того был настроен крайне враждебно в отношении Чингисхана, а затем уже сам Сэнгум «дожал» находившегося в смятении и нерешительности отца, самую трагическую фигуру этого конфликта.
События, которые начались с отказа хэрэйдов от породнения, продолжились их вероломным заговором и попыткой покушения на убийство Чингисхана и, наконец, закончились военным нападением на ставку последнего, свидетельствовали о том, что Ван-хан присоединился к заговорщикам, тем самым нарушив недавно данные им клятвенные обещания. Прощать явное предательство союзника, к тому же грозившее Тэмуджину смертью, было не в его правилах.
Однако после трехдневной кровопролитной битвы при Хар халзан элсте «Чингисхан понял, что для решительной победы над Ван-ханом необходимо собрать больше сил; поэтому он после боя предпринял отступление, подкрепляя коней и давая отдых воинам; во время этого отхода войско его усилилось подходившими подкреплениями[297].
Чтобы выиграть еще больше времени, он пытался вступить с Ван-ханом в переговоры, притворно выражая ему свою сыновью покорность, напоминая о своих прежних услугах и предлагая заключить мир»[298].
В важнейшем послании Чингисхана к Ван-хану впервые упоминается сформулированный Чингисханом принцип «двух оглоблей (или колес) одной телеги», или принцип взаимозависимости: «Пускай немного нас, монголов, ни в чем мы не уступим и изрядной силе; пускай народ монголы недостойный, ничем не хуже мы и истинно достойных. Коль у телеги, что о двух оглоблях, вдруг переломится одна, быку телегу ту не увезти. Не я ли, хан-отец, в твоей телеге был этой самою оглоблей?!Коль у повозки, что о двух колесах, одно отвалится внезапно, то далее возок уже ни с места. Не я ли, хан-отец, в твоей повозке был этим самым колесом?»[299]
Напомнив о всесторонней помощи, которую оказывали Есухэй-батор и он сам Ван-хану, Чингисхан вскрыл всю аморальность поступков хэрэйдского хана.
Пристыженный Ван-хан поспешил «откреститься» от заговорщиков и предпочел восстановить прежние отношения «отца» и «сына»: «Выслушав эти слова, Ван-хан покаянно вскричал:
„О, горе мне, горе!
Достойного сына я предал,
Улус опозорил, виновен в его разоренье.
Я тесные узы расторг
с благородным, с достойным.
Разрыв допустил…
Это только мое преступленье!“
И к покаянью своему присовокупил Ван-хан клятву: „Вот так же пусть моя прольется кровь, коль против сына Тэмуджина недоброе замыслю!“
И уколол он ножом подушечку мизинца своего и, выточив из раны несколько капель крови, слил их в чашечку, отдал ее своему гонцу и наказал: „Сыну передай!“»[300]
Через послов Чингисхан донес свои послания до каждого члена вражеского союза[301]. «…Монгольский Герой (Чингисхан. — А. М.) разговаривал с каждым из членов вражеского союза отдельно, на его собственном языке, выдвигая аргументы, важные лишь для него одного… Во всем этом под прикрытием безупречной верности слову и трогательной доброжелательности таилось намерение рано или поздно окончательно разрушить вражескую коалицию»[302].
Вскоре это и произошло: зачинщики этой смуты, все тот же Жамуха и его приспешники, высокородные монгольские ноёны, достойно пристыженные Чингисханом в его личных посланиях, и вовсе изменили своему вчерашнему союзнику Ван-хану и решили напасть на него самого, дабы «стать самим государями, не присоединяться ни к Ван-хану, ни к Чингисхану и не обращать на них внимания»[303].
Но и тут они просчитались: слух об их предательстве дошел до Ван-хана, и тот «выступил против них и предал их разграблению». Получив отпор, они были вынуждены срочно ретироваться кто куда.
Племена, которые находились на стороне Ван-хана или занимали выжидательную позицию, искусно «распропагандированные» посланцами Чингисхана, влились в его ряды и значительно пополнили его изрядно потрепанное в последних боях и вынужденных переходах войско.
Эта успешная акция «открытой дипломатии» Чингисхана позволила ему показать истинное лицо своих врагов; так он привлекал на свою сторону все новые силы. И, пожалуй, главное, чего достиг Чингисхан этим посланием Ван-хану, — усыпление его бдительности, что в конечном итоге привело к полному краху хэрэйдского ханства…
Отправив устные послания Ван-хану и его сторонникам, Чингисхан ушел к реке Балжуна, где в решающий момент противостояния с хэрэйдами произошло важное политическое событие, вошедшее в исторические хроники под названием «Клятва на реке Балжуна»:
КЛЯТВА ВЕРНОСТИ ЧИНГИСХАНА И ЕГО СОРАТНИКОВ НА РЕКЕ БАЛЖУНА
«Когда дошли до реки Балжуна, реки мутной и своенравной, государь (Чингисхан. — А. М.) напился от нее ради присяги народу… Все те, кто объединились как „пившие воду реки“, — так называли пивших мутную воду (Балжуны), сказали (дали клятву. — А. М.), что вот они-то и будут едины в трудностях и лишениях»[304].
«Напившись воды из той реки и помолившись в сторону Тэнгри (Небесному Владыке. — А. М.), Чингис сказал (нукерам): „Если удастся мне создать великое правление (единое монгольское государство. — А. М.), то буду делить свое счастье и несчастье с народом вашим. Если мы нарушим эту клятву, то пусть прекращается течение (нашей жизни), как останавливается течение этой реки. Да сохранят те, кто поклялся, напившись воды этой реки, свою клятву до потомков своих…“» [305]
«Клятва верности[306]^, которую впервые в боевой истории Чингисхана дали их вожди и военачальники, несомненно, имела чрезвычайное значение для единства и сплочения рядов его сторонников, для поднятия боевого духа монгольских воинов накануне грядущих сражений»[307].
Эта клятва осталась навсегда не только в анналах истории, но и в «Книге Великой Ясы». Ведь она являлась основанием указа Чингисхана об установлении особых прав и отличий его соратников, давших клятву верности на реке Балжуна.
УКАЗ ЧИНГИСХАНА ОБ УСТАНОВЛЕНИИ ОСОБЫХ ПРАВ И ОТЛИЧИЙ СОРАТНИКОВ ЧИНГИСХАНА, ДАВШИХ КЛЯТВУ ВЕРНОСТИ НА РЕКЕ БАЛЖУНА
Установить особые права и отличия соратников Чингисхана, давших клятву верности на
