св. Феодосии, покровительницы скончавшейся в раннем возрасте царевны Феодосии Федоровны, мучениц Фотины и Ирины, о которых речь пойдет ниже, а также фигуры Феодора Стратилата и Ермия («…ъ хвъ еръми»)[127].
Те же святые — и среди них св. Ермий — представлены на дробницах подвесной пелены конца XVI в. к иконе «Богоматери Тихвинской» [Вилкова, 2003: 349–351 [№ 123]]. Кроме того, мы видим изображения апостола Ермия («Еремѣи») и Феодора Стратилата на дробницах фелони 1602 г., отданной Ириной Годуновой (ставшей к тому времени монахиней Александрой) в Архангельский собор в качестве поминального вклада по царю [Вилкова, 2015: 13; 2019: 123–124]. Наконец, св. Ермий присутствовал и на одной из личных икон царицы Ирины, где он был изображен вместе со св. Фотиной, но об этом артефакте нам тоже еще предстоит сказать ниже[128].
Таким образом, трудно усомниться в том, что Федор Иванович и его ближайшее окружение чтили апостола Ермия как личного патрона царя. Можно ли, однако, утверждать, что царь Федор был носителем светской христианской двуименности, или, формулируя вопрос несколько иначе, что он непосредственно обладал еще одним именем — Ермий?
Ответ на этот вопрос, как было определено выше, невозможен без использования так называемого филологического критерия — принципиальную роль здесь играет наличие или отсутствие письменного памятника, где антропоним Ермий был бы эксплицитно закреплен за царем Федором. В данном случае подобное прямое именование счастливым образом обнаруживается. До сих пор оно не обращало на себя внимания исследователей, хотя текст, в котором оно присутствует, давно введен в научный оборот и хорошо известен историкам и филологам.
Речь идет о таком знаменитом сочинении первой трети XVII в., как «Временник» Ивана Тимофеева. Это произведение представляет для нас особый интерес не только потому, что Иван Тимофеев был современником царя Федора и занимал при нем государственную должность, но и тем, что он обладал особым вкусом и пристрастием к толкованию и обыгрыванию имен описываемых им исторических лиц. Так, двуименного окольничего Андрея / Луппа Клешнина (ум. 1599) он именует исключительно Луппом, подчеркивая его злодейскую "волчью" природу[129], в качестве еще одного отрицательного штриха к портрету Бориса Годунова сообщает, что его имя не имеет толкования, а о царевиче Иване Ивановиче лишний раз напоминает, что тот тезоименит своему отцу и благодати и т. д. и т. п.
Разумеется, основным именованием царя Федора Ивановича у Ивана Тимофеева оказывается Федор, которое он заботливо трактует как "Божий дар"[130], однако есть во «Временнике» и следующий пассаж:
Тезоимененъ бо бѣ онъ [Федор Иванович] богозрителю Iремлови по имени, иже освященномъ преже пеленъ во чревѣ, произведъ во дни своя отъ царскихъ си чреслъ дщерь едину, жизшю же непребытну [РИБ, XIII: 450; Державина, 1951: 152 [л. 283]].
Иными словами, Иван Тимофеев напрямую объявляет, что царь Федор является не кем иным, как тезкой св. Ермия, на память которого он, как мы знаем, появился на свет[131], причем эпитет «богозритель» указывает на уже известный нам по изображениям патронат апостола (а не мученика с тем же именем)[132].
Таким образом, теперь мы можем с достаточным на то основанием утверждать, что Федор Иванович, подобно своему отцу, Ивану / Титу Грозному, и младшему брату, царевичу Дмитрию / Уару, был обладателем двух христианских имен, причем так же, как у отца и у брата, династическое, родовое имя Федор стало для него крестильным, а второе — выпавшее ему по дню рождения — оставалось лишь элементом семейного церковного благочестия, что со временем нашло свое отражение в коммеморативной традиции[133].
Как же выглядит антропонимическое досье его супруги, сестры Бориса Годунова царицы Ирины?
В чем-то оно устроено проще и однозначнее, чем имянаречение ее мужа. Царь Федор / Ермий не постригался во иночество и, естественным образом, у него не могло быть монашеского имени, тогда как Ирина, овдовев, приняла постриг, и во множестве источников ее иноческое имя Александра прекрасно зафиксировано. Соответственно, не прибегая к каким-либо дополнительным ухищрениям, можно удостовериться, что хорошо известное нам публичное Ирина и было ее крестильным именем, скольких бы других святых покровителей царица ни чтила особым образом. Как мы помним, монашеское имя в эту эпоху чаще всего подбиралось по созвучию к имени крестильному [Литвина, Успенский, 2018], причем за основу для такого созвучия нередко бралась обиходная форма мирского антропонима [Ibid.: 250 [примеч. 15]] — тем, кто в крещении был Иринами (Аринами, Оринами), в иночестве подходило любое имя, начинающееся не только на — И-, но и на — А- или на — О-, и зачастую в качестве такового избиралось Александра.
Однако во всех прочих отношениях наречение царицы таит в себе ряд загадок. В честь какой из святых Ирин месяцеслова она была крещена? Была ли св. Ирина ее единственной личной небесной покровительницей? И, наконец, было ли у царицы второе христианское имя в миру?
В отличие от Бориса, какая бы то ни было дата рождения Ирины в источниках отсутствует, так что здесь, скорее, ономастика может оказать известную услугу исторической хронологии, нежели наоборот. Попробуем, однако, распутать этот антропонимический клубок более или менее последовательно.
На сегодняшний день можно достаточно уверенно утверждать, что крестильное имя было дано будущей царице в честь той святой с именем Ирина, чья память празднуется 16 апреля — именно 16 апреля названо именинами царицы во Вкладной книге костромского Ипатьевского монастыря[134], и именно к 16 апреля поминовение царицы приурочено, например, в Кормовой книге Кириллова Белозерского монастыря[135]. Во Вкладной книге Новодевичьего монастыря, того самого, где царица приняла постриг с именем Александра, ее поминовение также соотнесено с этим праздником, будучи поставлено, правда, на его канун, на 15 апреля [Павлов-Сильванский, 1985: 193 [л. 275]][136]. Любопытно, однако, что в этот день, 16 апреля, отмечается память сразу двух святых Ирин — Ирины Коринфской и Ирины Иллирийской. Какая же из них была небесной покровительницей царицы?
Ответ на этот вопрос окажется достаточно однозначным, если мы обратим внимание на два пожертвования, самым непосредственным образом связанных с личностью Ирины Федоровны. В 1593 г. в костромской Ипатьевский монастырь делает вклад уже хорошо знакомый нам Дмитрий Иванович Годунов. Он распорядился «золотые на мѣдные нити възнизати и прикласть къ местнымъ образамъ […] у великомученицъ Ирины, Агапии и Хеонии 2 золотыхъ и всехъ золотыхъ въ цекве у мѣстныхъ образовъ и у малыхъ пядницъ у Федора Стратилата 126 золотыхъ» [Соколов, 1890: 55]. Общеизвестно, какое внимание Дмитрий Иванович уделял почитанию святых, тезоименитых царской чете, и вполне естественно, что он решил
