Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
сформировалось после возникновения неонатальной линии. В криминологии наличие неонатальной линии считается указанием на то, что ребенок родился живым. Если она отсутствует, то он либо был мертворожденным, либо умер непосредственно после родов.
Со временем наши зубы меняют цвет и приобретают разные оттенки в результате контакта с определенными веществами, которые зачастую можно идентифицировать. Дети, получавшие антибиотики, например пенициллин, чаще подвержены возникновению коричневых пятен на зубах. Считается, что они могут также появляться, если мать принимала антибиотики во время беременности. Избыток фтора приводит к возникновению белых участков, вызванных флюорозом – гипоминерализацией эмали. У взрослых зубы могут темнеть из-за несоблюдения правил гигиены и избыточного употребления кофе, красного вина, табака или других напитков. Красно-черный оттенок зубы приобретают в результате жевания орехов бетеля; эта традиция широко распространена в Азиатских странах, и охватывает более 600 миллионов человек. По статистике, орехи бетеля – четвертое по распространенности психоактивное вещество после табака, алкоголя и кофеиновых напитков.
Современная стоматология борется с подобными проявлениями, стремясь достичь идеальной улыбки из Instagram с ровным рядом белоснежных зубов (или виниров). Это не очень помогает в криминологии, опирающейся на изменения, естественным образом происходящие с нашими зубами, а также вызванные стоматологическими вмешательствами или протезированием.
После цунами в Азии в 2004 году судебным одонтологам удалось опознать множество погибших на основании следов отбеливаний, пломб, корневых каналов и зубных протезов. Чем чаще мы лечим зубы, тем легче нас по ним опознать, если, конечно, наша зубная карта сохранилась. С другой стороны, чем больше мы прибегаем к косметическим вмешательствам, например выравниваем зубы с помощью брекетов, тем менее узнаваемой и индивидуальной становится наша улыбка.
Забавно, что при жизни мы боремся с разрушением зубов, провоцируемым пищей и питьем, а после смерти наши зубы оказываются на удивление крепкими. Они могут выдержать взрывы и пожары, потому что защищены от них ротовой полостью, и при определенных обстоятельствах сохраняются даже дольше, чем кости. В результате, а также потому, что люди сразу узнают зуб, стоит им его увидеть, антропологам зачастую приходится иметь дело с одиночными зубами. Узнать зуб – одно дело, а вот установить, кому он принадлежал и человеческий ли он – совсем другое, тут требуется четкое представление о различиях между зубами людей и наиболее распространенных животных. Зубы овец, свиней, коров и лошадей оказываются у нас на столах гораздо чаще, чем человеческие. Если зуб и правда человеческий, то какой из 20, имеющихся у ребенка, или из 32 – у взрослого человека? Верхний или нижний? Левый или правый?
Зубы могут многое поведать о жизни животного или человека, которому принадлежали, как с филогенетической (или эволюционной), так и с онтогенетической (индивидуальной) точки зрения. Наши зубы соответствуют нашему питанию: клыки необходимы хищникам, а для травоядных являются излишеством. И у тех, и у других есть резцы и моляры, коренные зубы, но эти моляры – разных типов. У хищников они карнассальные, или режущие, предназначенные для того, чтобы разрывать куски мяса, а у травоядных – жевательные. Поскольку человек питается и мясом, и растениями, он обладает резцами, чтобы захватывать пищу, клыками, чтобы кусать, и молярами, чтобы жевать.
Иногда зубы, попадающие к ученым, действительно человеческие, но из исторических захоронений. Отсутствие следов современного лечения является здесь важным временны́м индикатором, как и степень износа, не соответствующая нынешним принципам питания. Высокая степень поражения кариесом и соответствующие разрушения указывают на современную диету с обилием сахара, в то время как моляры из археологических останков часто бывают изношены до дентина и даже сильнее из-за усиленного жевания, характерного для древних времен.
Третий, искусственный, набор зубов зачастую оказывается самым интригующим: достаточно посмотреть, какие любопытные примеры попадаются в исторических останках и какую степень изобретательности первых стоматологов они демонстрируют. Когда в 1991 году я работала в Лондоне в составе команды, эксгумировавшей крипту Святого Варнаввы в Западном Кенсингтоне, мы вскрыли могилы трех состоятельных дам, по зубам которых можно было судить о проблемах, с которыми их хозяйки при жизни столкнулись, и о попытках тогдашних дантистов эти проблемы решить.
Сара Фрэнсис Максфилд, жена капитана Уильяма Максфилда, участника военной кампании в Восточной Индии, назначенного в 1832 году членом парламента от округа Гримзби на южном берегу устья реки Хамберт в Линкольншире, была похоронена в крипте в 1842 году. Ее опустили в землю рядом с мужем, скончавшимся на пять лет раньше. Все остальное, что мы узнали о Саре, мы почерпнули из останков скелета и зубов, сохранившихся внутри свинцового гроба. Она определенно была достаточно обеспеченной, чтобы позволить себе не просто тройной гроб (из дерева и свинца, типичный для богачей той эпохи) после смерти, но и дорогие зубные протезы при жизни.
Когда мы эксгумировали Сару, наши глаза сразу привлек блеск золота, который ни с чем не спутаешь. При осмотре мы выяснили, что ее правый верхний центральный резец был опилен, затем, вероятно, его прижгли кислотой, после чего сверху зафиксировали мост из цельного золота. Поскольку золото не тускнеет, он так и сверкал на фоне коричневатой лужи разложившихся мягких тканей внутри гроба спустя почти 150 лет после захоронения. Мост, оставшийся на своем месте в ротовой полости, шел к правому верхнему первому моляру, на котором крепился с помощью кольца, тоже золотого. К несчастью, этот зуб был заметно разрушен, а кость истончена из-за хронического нагноения, продолжавшегося до момента смерти. Моляр держался исключительно на зубном мосте. Трудно даже представить, какую боль она испытывала, когда пыталась жевать, и какой запах шел у нее изо рта.
Гарриет Гудрик, которой было 64 года, когда она умерла в 1832, также лежала в дорогом тройном гробу, но на свои зубные протезы она потратилась меньше. Гарриет носила вставную верхнюю челюсть, которая на момент осмотра останков уже выпала у нее изо рта. Неудивительно, ведь ей не на чем было держаться. Когда для Гарриет делали эту челюсть, в верхнем ряду у нее еще оставался единственный зуб, потому что на протезе имелось отверстие с правой стороны, соответствующее положению первого моляра: наверняка протез делался с учетом наличия этого последнего зуба.
Однако затем Гарриет лишилась и его, поэтому вставной челюсти не на чем было держаться. Соответственно, она уже не могла служить по назначению; очевидно, вставив ее, человек, готовивший тело к захоронению, проявил свое уважение к покойной. Он позаботился о том, чтобы и в смерти она сохранила достоинство и, вероятно, гордость за свою внешность.
Надо, однако, сказать, что тот протез выглядел не особенно убедительным. Он состоял не из отдельных искусственных зубов, а из цельного куска
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 82
