Должно быть, Колин чувствует то же самое. Один, в огромном пугающем мире, без помощи, без родных…
Сама мысль об этом причиняла нестерпимую боль. Шивон больше нет. Никогда им больше вместе не смеяться, не делиться сокровенными тайнами.
Никогда. Непоправимость этого «никогда» разрывала Лане сердце на части. Застонав, она свернулась клубочком и впилась зубами в собственный кулачок, чтобы не кричать от боли. Приглушенное рыдание вырвалось из самой глубины ее сердца, тело содрогнулось, и слезы хлынули бурным потоком.
Это она, она виновата. Она подвела их обоих, подвела Шивон, и теперь ее единственная подруга мертва. Если бы только Лана сразу же спрятала ее от гнева Билли, ее дорогая Шивон была бы сейчас жива. И Колина она тоже подвела, предоставив его судьбе, может быть, более страшной, чем сама смерть.
Лана лежала в темноте, глотая горькие слезы. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой безнадежно одинокой, такой невероятно слабой и бесполезной, бессильной что-либо изменить. Нечто похожее она испытывала, когда умер ее отец, оставив их с матерью без гроша, и позднее, когда похоронили матушку и чиновники с окриками и тычками везли ее в сиротский дом.
Светало, ночь медленно превращалась в утро. И с первыми лучами солнца в душе Даны забрезжил робкий луч надежды.
Конечно, вернуть Шивон уже нельзя. Но она может выполнить данное ей когда-то обещание.
Она скопила денег. Этого хватит, чтобы снять комнату. Лана молода, у нее много сил. Она вырастит Колина, позаботится о нем, жизни не пожалеет для него.
Ничего, она еще раз пойдет в Ист-Сайдский сиротский дом. И на этот раз повидает малыша, а потом займется поисками жилья для них обоих. У них будет дом. Дом, о котором они с Шивон так мечтали и которого у них так и не появилось. Что ж, по крайней мере он будет у Колина.
Это было последнее, о чем она подумала, прежде чем забыться тяжелым сном.
Глава 9
– Только представьте, – послышалось из-за закрытой двери. Из кухни доносился пронзительный голос кухарки, он звучал на целую октаву выше, чем обычно. В нем слышались трепет и удивление.
– Надо же, как повезло малышу, – подхватила Свенсон. Обе дамы склонились над столом.
– Думаете, она и вправду на это решится? – хитро прищурившись, обратилась кухарка к экономке.
– Что-то не верится. – Голос Свенсон зазвучал тише. – Чтобы молодой Уилтон принял с распростертыми объятиями еще одного претендента на огромное наследство своего папаши? Да ни за что!
Обе женщины многозначительно рассмеялись.
Тут они заметили Лану. Сообразив, что девушка все слышала, экономка сунула ей тарелку со свежеиспеченными лепешками.
– Отнеси это наверх, в покои миссис Ван Эндел.
Лана удивленно уставилась на нее:
– В хозяйские покои?
– Я так и сказала. И поторопись.
– Но ведь мне запрещено…
– Просто оставь тарелку на столе в гостиной и молча уходи, – велела экономка и вновь погрузилась в обсуждение животрепещущего вопроса.
Лана поднялась наверх, гадая, как среди множества комнат отыскать спальню хозяйки. Миновав несколько запертых помещений, она заметила двойные двери, открытые настежь. Красивее убранства она в жизни не видела. Перед мраморным камином стоял пастельного цвета диван. В нише, на столике на двоих, стояла ваза со свежими цветами. На серебряном подносе был сервирован горячий кофе.
Лана шагнула в комнату и поставила на столик тарелку с дымящимися лепешками. Уже повернувшись к выходу, она услышала рассерженный мужской голос:
– Черт возьми! И о чем ты только думала?
Ему с достоинством отвечал низкий женский голос:
– Боюсь, я действовала под влиянием момента. В конце концов, там был сам мэр, столько официальных лиц. Не говоря уже о Фарли Фэрчайлде, записывавшем каждое мое слово, и о фотографе, снимавшем происходящее. Я не придавала этому значения, пока не прочитала обо всем в утренней газете. Теперь об этом знает весь Нью-Йорк.
– И все ждут, что ты выполнишь свое обещание. – В голосе говорившего явственно слышались презрительные нотки. – Я не потерплю в своем доме какого-то ирландского выродка.
– Думаешь, мне эта затея нравится? Только я не знаю, как теперь элегантно отказаться и не выглядеть при этом полной дурой.
В дверях спальни показался край утреннего платья, и Лана опрометью бросилась прочь из гостиной.
Не успела она войти в кухню, как кухарка кивком указала на корзину грязных кухонных полотенец:
– Отнеси это в прачечную, девочка, и захвати свежие.
– Да, мэм. – Лана взгромоздила корзину себе на бедро и вышла.
В прачечной никого не было. Во дворе горничные собирали с веревок сухое белье и развешивали влажное.
Поставив корзину возле лохани для стирки, Лана вышла во двор. Утреннее солнце ласково согрело ее лицо. До Ланы доносились веселые голоса служанок, которые рады были развлечь себя сплетнями во время работы:
– Ну, он хотя бы станет богатым.
– Ему больше не нужно будет думать о хлебе насущном.
– Или стирать себе одежду.
Одна из девушек выпрямилась и обратилась к подругам:
– Дело же не только в деньгах. Они превратят милого, невинного ребенка в испорченное, своенравное, злобное чудовище. И он будет думать, что имеет право обижать других.
Одна из собеседниц вдруг прижала палец к губам и прошептала:
– Тише ты, О'Малли. Нас могут услышать.
Девушка уперла руки в бока.
– Нам даже упоминать нельзя об этом мерзавце, которого здесь вырастили, но неужели ты желаешь несчастному сироте такой судьбы? Они и из этого малыша воспитают настоящего монстра.
Девушки замолчали, когда Лана подошла к ним.
– Мне нужны чистые кухонные полотенца.
Одна из девушек жестом указала на полную корзину:
– Я только что их сняла. Можешь взять, только сложи их сама, пожалуйста.
– Спасибо. – Лана подхватила корзину и, помедлив, спросила: – О ком это вы судачили?
Девушку, казалось удивил ее вопрос.
– Ты что, еще не видела колонку Фарли Фэрчайлда в сегодняшней газете?
Лана отрицательно покачала головой.
– Не знаю, куда подевалась газета, но утром мы все ее смотрели. Там на фотографии миссис Ван Эндел на вчерашнем благотворительном мероприятии. Похоже, она решила усыновить ребенка.
– Ребенка?..
– Несчастного сироту, сына эмигрантов.
