Пролог
Графство Керри, Ирландия, 1882 год
Сиротский приют Святого Иоанна
– Боже мой, Лана! – Двенадцатилетняя Шивон Райли, тяжело вздохнув, осторожно обвила руками шею подруги, стараясь не задеть красный след от недавней порки. Да, тяжелая у матери-настоятельницы рука. – Ну вот, тебе снова досталось из-за меня.
– Тсс, тише! Всех перебудишь. – Лана Данливи резким движением откинула с глаз спутанную прядь темных волос и огляделась. В тесной комнатушке ютилось больше дюжины девочек всех возрастов. Они спали прямо на полу, на тощих соломенных тюфяках.
Лане было восемь лет, когда она попала в приют. Неделю спустя привезли Шивон. Ей было семь. Лишь взглянув на это худенькое, забитое и до смерти напуганное существо, Лана сразу решила оберегать малышку. Она утешала подругу, когда, дабы научить девочку смирению, по приказу матери-настоятельницы остригли ее прекрасные светлые волосы. К ней перебиралась маленькая Шивон, разбуженная ночными кошмарами. Лана следила за тем, чтобы бедняжке всегда хватало еды, ведь девочка была так слаба, что порой у нее недоставало сил идти в столовую вместе со всеми. Пять долгих лет провели они здесь. И все это время Лана лелеяла надежду на лучшую жизнь в далекой Америке – надежду, поддерживавшую их с Шивон в самые тяжелые моменты, когда жизнь в приюте становилась попросту невыносимой.
– Так нечестно. Ты украла для меня хлеб, и посмотри, что из этого вышло. Тебе опять досталось.
Лана грустно усмехнулась:
– Лучше уж мне. Для меня порка – дело привычное.
– Ну что ты смеешься? Когда-нибудь мать-настоятельница розги сломает, она сил не жалеет.
– Розги или спину. – Лана осторожно коснулась рукой поясницы и содрогнулась от боли.
– Я изо дня в день молюсь о том, что когда-нибудь мы уедем далеко-далеко. Лана, неужели мы и вправду поедем в Америку?
– Поедем, чего бы мне это ни стоило, – неистово провозглашала Лана в ответ.
– Расскажи мне еще раз, как все будет там, в Америке.
– Мы будем жить по-королевски, в большом и прекрасном доме. – Голос Ланы смягчился, она в сотый раз озвучивала свою заветную мечту.
– И еще сад, про сад ты забыла?
– Да-да, сад. Мы нарвем букет роз, поставим его в гостиной и будем пить чай.
– И мы всегда будем вместе, правда?
– Правда.
Шивон забылась тревожным сном, а Лана лежала с открытыми глазами, зажав в руке маленький кисет. Она носила его на шнурке, завязанном на запястье, и прятала от всех, опасаясь, что у нее отберут ее единственное сокровище. А было там отцовское кольцо, доставшееся ему от деда, и мамины сережки – осколки ее прежней жизни.
Что ж, для побега самое время! Лана не раз слышала ужасные истории о бездомных детях, живущих на улицах, – о том, что они голодают, что жестокие люди заставляют их работать и бьют нещадно за малейшую провинность. Она всегда думала, что это большей частью лживые россказни монахинь, хотевших таким образом удержать несчастных детей в повиновении. И потом, что может быть хуже этого места? Она почти не помнила свою жизнь до приюта, почти забыла лицо матери, но она точно знала, что была счастлива и любима. А теперь что? Жизнь по раз и навсегда заведенному распорядку: подъем на рассвете, молитва и жидкая каша на завтрак, а потом целый день изнурительная уборка. И лишь изредка – уроки чтения, орфографии или арифметики. Лане, конечно, нравилось учиться, но цена за образование была слишком высокой. Девочек готовили к постригу в монахини. Нет, это не для нее.
Тяжелой работы она не боялась. Бог даст, кому-нибудь понадобится старательная служанка. Ей бы только наскрести денег на билеты до Америки для себя и Шивон, и мечта исполнится.
Да, время настало, думала она. Сейчас, пока раны после порки еще саднят и боль подхлестывает ее решимость, надо бежать. Во что бы то ни стало.
– Шивон, послушай меня. – Лана сжала руку подруги и быстро оглянулась вокруг. Вездесущей толстухи сестры Анунции поблизости не было. Она вечно подслушивала и подсматривала за воспитанницами, чтобы донести настоятельнице о всевозможных нарушениях распорядка. – У нас все получится.
Бледное лицо бедняжки Шивон исказилось от ужаса.
– Лана, нас поймают, и мать-настоятельница снова выпорет нас.
– Она и так нас порет по поводу и без повода, так почему бы не попытать счастья? Мы будем свободны.
– Но если все так просто, как ты говоришь, почему до сих пор никто не убежал?
– Может, им просто не хватает ума, – ответила Лана и мысленно добавила: «Или отчаяния». – Слушай меня. Фермер, как обычно, привезет картошку, высыпет ее из мешков в тачку и повезет на кухню.
– Ну да, – кивнула в ответ Шивон. – Он каждый год привозит. Нам-то с этого что?
– А то, что пустые мешки он складывает обратно в повозку, а сам идет рассчитываться с матерью-настоятельницей. Обычно он отсутствует всего пару минут. В этот момент мы и спрячемся под пустыми мешками.
– А если он нас заметит?
Лана пожала плечами, изображая беззаботность. На самом деле вся она трепетала от страха.
– Что ж, попытка не пытка. Если нас поймают, порки не избежать, зато потом мы снова станем готовиться к побегу.
– Но они разлучат нас. Мать-настоятельница так и сказала, что если мы хоть раз еще натворим что-нибудь, то больше не увидим друг друга. А я ведь умру без тебя, Лана. Никто, кроме тебя, не заботится обо мне.
– Не волнуйся. Ничего с тобой не случится, я не позволю. – Лана коснулась руки подруги. – Слышишь? Повозка уже близко. Пора.
И они, затаив дыхание, замерли, спрятавшись у задней двери кухни. И как только фермер натянул поводья и остановил повозку, Лана сорвалась с места, подхватила ведро и, не говоря ни слова, принялась вместе с Шивон полоть сорняки прямо перед входом в трапезную. При этом она не сводила глаз с бедняги фермера, ожидая, пока тот перетаскает в подвал монастыря весь свой урожай.
Наконец она отставила ведро с сорняками в сторону и, взяв подругу за руку, прошептала:
– Пора.
– Нет, Лана, я не могу, – Шивон дрожала как осиновый лист, – не могу и все. Иди без меня. – И она прижала руку к губам, сдерживая готовый вырваться крик.
– И оставить тебя на милость матери-настоятельницы? Да ты и дня тут без меня не протянешь. Пошли.
С этими словами Лана решительно потащила Шивон к повозке. Она осмотрелась вокруг и, убедившись, что соглядатаев нет, спрятала подругу под сеном и пустыми мешками, затем заползла в повозку сама и устроилась рядом.
